Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018

Российский аналог «журналистика без оглядки». Но именно она, журналистика, оказалась самой и самой консервативной, ибо мир кухонь в одночасье рухнул, свобода выплеснулась на улицы, а журналистика плелась где-то в хвосте и однажды обнаружила, что она не в силах осмыслить происходящее, что она безнадёжно деградировала. Оказалось, чтобы писать по-свободному, надо учиться мыслить по-свободному. Тут и началось самое интересное, потому что вся пресса моментально пожелтела, ибо никто не знал, где верх-низ, где право, а где лево. Благодатная почва для промывания мозгов населению. Ура! Наша маленькая буржуазная революция свершилась!

— Наверное, у вас очень правильная страна, — сказал Феликс, думая совсем о другом, как бы очутиться рядом с Гринёвой, но она, как назло, села между Глебом Исаковым и Александром Гольдфарбахом. — У нас на такие пустяки не обратили бы внимания, — добавил он, замечая, как Глеб Исаков вроде бы как случайно прижимается к Гринёвой, а той хоть бы хны.

— I hope you do not trust them?[64] — решительно спросила Нора Джонсон.

Она походила на вышедшую в тираж лесбиянку. Пару раз Феликс с удивлением заметил, как она откровенно рассматривает Лору Гринёву — так обычно мужчины смотрят на женщин. Он вспомнил, как одна его приятельница, чертовски красивая приятельница, здороваясь с ним, всегда смотрела куда-то ему в пах. Она оказалась любвеобильной, но замеченной в порочащих её связях, как то: ещё с десятком-другим мужчин. Феликс сразу же её бросил. Похожий взгляд был и у Норы Джонсон.

— Нет, конечно, — весело ответила Лора Гринёва и вопросительно посмотрела на Феликса: правильно ли она сообразила.

Феликс незаметно показал ей большой палец, поставил в гроссбухе жирную пятёрку с не менее жирным плюсом и догадался, что она специально держится с ним так, чтобы их потом ни в чём нельзя было заподозрить. Молодец, девочка, решил он, далеко пойдёт. Они выпили, и водка показалась ему слабенькой, как сидр.

— Финская, — сказал Глеб Исаков и выложил бутерброды.

Он по-прежнему избегал взгляда Феликса и старался не общаться с ним. Ясно, что, если бы не Александр Гольдфарбах и Нора Джонсон, с которыми он дружил из корыстных интересов, он, как и прежде, обошёл бы Феликса Родионова десятой дорогой. А здесь деваться некуда.

Феликса же воротило от его голоса и манер. И вообще, мысленно он его уже уволил из «военного отдела». А ведь за ним должок, вспомнил Феликс. Ну да мы ему ещё припомним, и он решил при случае набить ему морду.

— Эти люди себя дискредитировали, — важно объяснил Александр Гольдфарбах.

— Я не в курсе дела, — миролюбиво ответил Феликс.

В общем-то, ему было наплевать на подобные мелочи: буря в стакане воды. Нам бы их проблемы. Его больше заботила Лора Гринёва, которая мучила его, как зубная боль.

— What they do not tell you, it's all a lie,[65] — заверила его Нора Джонсон, и её гневливая морщинка между бровями обозначилась явственней.

«Американцы заражены мессианством. Каждое воскресенье Нора Джонсон ходит в церковь и молится на ночь. Может быть, от этого все их беды — переделать мир под себя?» — подумал Феликс и впервые нашёл объяснение поведению американцев, которое было абсолютно чуждо русскому духу.

— К тому же они любовники! — со смехом сказал Александр Гольдфарбах.

— И это люди, которые учат весь свет быть толерантным! — воскликнула Лора Гринёва и насмешливо блеснула глазами.

— Не надо быть наивным! — нервно отозвался Александр Гольдфарбах. — Честно говоря, господа, меня их отношения мало волнуют. Гораздо интереснее, что будет сейчас и в данный момент.

— Что будет? — наивно переспросил Глеб Исаков. — Война будет, что ещё будет.

— It's just all understand,[66] — многозначительно сказала Нора Джонсон.

— Нас интересует нечто другое, — снова важно сказал Александр Гольдфарбах. — Скрытое движение материи.

— Но кто же об этом в открытую заявит, — засуетился Глеб Исаков, стараясь показать свою журналистскую хватку.

— We're not talking about that,[67] — словно отрезала Нора Джонсон.

Глеб Исаков растерялся и, чтобы скрыть свою промашку, снова налил водки. Они выпили в мрачной тишине, откуда-то снизу долетел пронзительный звук трамвая, да в акации запела цикада, а в остальном Имарат Кавказ затих в предчувствии большой войны.

— Мы говорим о сенсации, которая витает в воздухе, — наконец-то проговорился Александр Гольдфарбах и вопросительно посмотрел на Феликса.

Если он сейчас унизится до того, что попросит раскрыть ему информацию, то он будет самым большим дураком в мире, невольно подумал Феликс, и ему впервые за сутки стало по-настоящему весело, он даже на мгновение забыл о своей неудаче с Гринёвой.

— А что это? — очухавшись после оплеухи, спросил Глеб Исаков.

— Мы не знаем, о чем идёт речь, — признался Александр Гольдфарбах. — Просто наши коллеги проявили нетактичность и пытаются водить нас за нос.

— But sooner or later, it will end,[68] — многозначительно поведала Нора Джонсон.

— Да, кончится, — заверил непонятно кого Александр Гольдфарбах и снова вопросительно посмотрел на Феликса.