Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018

В Лондоне они почему-то напились в одном издательстве и продолжили у какого-то богатого дяди на ферме под Лутоном, долго болтая под мелким дождиком о проблемах России и всего мира, и чувствовали себя вершителями этого самого мира. Только он об этом даже не подозревал. Александр Гольдфарбах учил Феликса жизни. В те времена Феликс считал это само собой разумеющимся. Ему льстило, что акула пера «гвоздевой» английской журналистики, особо приближенный к Березовскому, возится с простым студентом, пусть даже этот студент и весьма талантлив. Быть может, гадал он, всё дело в мистере Билле Чишолме? Как ему хотелось, чтобы его любили просто за красивые глазки. Оказывается, в мире политики так не бывает. Только преданные женщины готовы любить тебя таким, какой ты есть.

Нору Джонсон и представлять не было нужды. Это была звезда политического Олимпа Потомака. Чёрная, как индианка, сложенная, как фотомодель, правда, уже пережившая свои лучшие времена. Но, тем не менее, смотрящаяся весьма-весьма даже очень, если не обращать внимания на лицо, которое после многочисленных операций больше напоминало посмертную маску, чем что-то живое. Единственное, что его оживляло, — гневливая морщинка между бровями. Остальное всё было лаковое и блестящее, как фарфоровая чашка.

Впрочем, Нора Джонсон так часто появлялась на экранах Америки, что взгляд невольно вырывал её из толпы. Уж ей-то не надо было никуда карабкаться и работать локтями. А слово «карьера» уже не играло для неё никакой роли. Её имя была вписано золотыми буквами в историю американской журналистики. И вдруг — бах! — она здесь, в Имарате Кавказ, разговаривает с Феликсом Родионовым и что-то от него хочет. Событие знаковое, из ряда вон выходящее. Только причина непонятна. Это всё равно, как если бы Билл Гейтс выбрал на Бродвее первого встречного-поперечного и стал бы с ним болтать на тему «СПИД и финансирование». Каково было бы изумление публики? Что бы они подумали? Что Билл Гейтс сошёл с ума?

Неужели здесь так раскочегарят, что Америка бросила сюда лучшие силы? — очень удивился Феликс. Значит, секрет Полишинеля? Значит, Рыба зря старался? Значит, слетелось вороньё? И должно быть, американцы хорошо осведомлены. Это мы из всего делаем военную тайну. А надо быть проще и открытее, и тогда люди со всего света потянутся к нам и безумно полюбят нас всей душой и телами. И всё же кое-чего они не понимали, иначе бы не жаждали выпить в компании малоизвестных русских журналистов, которых в глубине души наверняка презирают и намереваются обвести вокруг пальца. А недоносок Глеб Исаков туда же. Ох, дай мне стать начальником «военного отдела», ох, дай, шкуру спущу. В этот миг Феликс совсем забыл, что никакого «военного отдела» ему не светит, как не светит «Единогласию» дальнейшее существование. И хотя он считал Россию, пропахшую нафталином и серой, никуда не годную и, по сути, давно развалившуюся, самым диким и гнилым местом, в нём вдруг взыграли национальные чувства. Русский я, в конце концов, или не русский, или обычный жополиз? — спросил он сам себя. И, к своему удивлению, не нашёл ответа. Не было его там, куда он заглядывал, а была вечно непрекращающаяся игра страстей и чувств. Обидно ему стало и горько на душе: получалось, что он сам себе уже не принадлежит, что за него думают, что всё уже определено, что он давно лёг, как вся страна, под мистера Билла Чишолма, а в его лице — под всю Америку. Ох, и тяжек груз оказался, ох, и тяжек!

— Hi! — заорала Нора Джонсон, изображая на посмертной маске неискреннее восхищение. — I heard that you are the best «nail» journalist in all of Russia?[58]

— Это слегка преувеличено. Но я действительно не только самый лучший и хитрый «гвоздевой», — с ухмылкой оглянулся он на Гринёву, — но и самый умный «гвоздевой».

Лора Гринёва закивала головой в знак подтверждения и высокомерно подула на свою чёлку, которая взлетела и опустилась рыжим облаком. Ей тоже с первой минуты не понравилась Нора Джонсон, а американцев она точно не любила. По сравнению же с мировой звездой она выглядела лёгкой, изящной принцессой, у которой вся жизнь впереди. К тому же у неё на руках был такой козырь, о существовании которого они подозревали, но точно не знали, как он выглядит, иначе бы вытащили, как заправские пираты, ножи и пистолеты. На одно короткое мгновение Феликс забыл, где находится и что делает. Его рука в знак благодарности нашла талию Гринёвой, и эта осиная талия была божественна и неповторима. А ещё ему страстно хотелось её поцеловать, защитить от этих падальщиков и затащить к себе в номер, но удобного момента, естественно, не представлялось. Может быть, потом, когда она окончательно поймёт масштабы происходящего и ослабнет? Впрочем, придётся ещё обговорить насчёт флешки, вспомнил он и страшно огорчился, потому что Лора сделала неуловимое движение и ловко вывернулась из его объятий.

— Ну если ты самый-самый… — сказал Александр Гольдфарбах, глядя на него сверху вниз, — то просвети нас о грядущем наступлении.