Однако для управления Китаем нужно иметь значительно больше, чем конфуцианское образование и большую армию, что вскоре поняли сюнну и пятнадцать других группировок варваров, основавших в 304–439 годах государства в северном Китае. Некоторые из них просуществовали всего десять лет, но ни одно больше шестидесяти двух, и все стояли перед проблемой, как управлять двумя типами территорий — обрабатываемыми полями и степью; как примирить китайский уклад оседлого земледелия и управления с образом жизни скотоводов-кочевников, являвшимся идеальным для ведения войны и меньше подходившим к администрированию захваченной территории. Китайские принципы управления сводились к побуждению к долгосрочному сельскохозяйственному развитию и повышению доходов от налогов для финансирования растущих, все более плотно населенных и сложных поселений. Кочевые племена — включая даже китаизированных сюнну — больше интересовала краткосрочная эксплуатация земли (для выпаса скота и набегов), и они перекочевывали на новые пастбища каждые несколько месяцев. Другой трудностью стала вековая вражда между кочевниками и китайцами: китайцы видели в северных племенах варваров, совершающих набеги, а кочевники в китайцах — цель набегов. Кроме того, у двух обществ существовали совершенно разные точки зрения на правление. Китайская политическая традиция распространяла власть императора на «все и вся в Поднебесной», тогда как политические интересы племенного вождя были много уже и ограничивались благополучием соплеменников. Любой шаньюй с претензией на всеобъемлющие заботы китайского императора неизбежно вызвал бы неудовольствие в своем племени.
В государствах по всему периметру северокитайской территории — от плато и долин Тибета на западе до степей и лесов Маньчжурии на северо-востоке — неизбежные конфликты снова и снова выходили на поверхность. Если преобладал племенной образ жизни, то китайцы считали себя эксплуатируемыми и терроризируемыми. Если преобладал китайский способ управления и бюрократы начинали доминировать над солдатами, кочевые войска, от которых зависела военная мощь государства, чувствовали себя ущемленными и бунтовали против императорского двора. Фань Ши, сановник-кочевник из северо-западного царства, жаловался велеречивому китайскому министру, нанятому его государством: «Раньше мой отряд участвовал с прежними вождями в начале этого предприятия, но теперь у нас нет власти. Тебе никогда даже не приходилось заставлять своего коня потеть, как смеешь ты руководить? Это как если бы мы пахали и сеяли, а вы поедали выращенное нами!» — «Тогда, — усмехнулся невозмутимый министр, — нам следовало бы сделать тебя еще и поваром. Почему ты должен только пахать и сеять?» — «Даже если это будет моим последним делом, — бросил разгневанный кочевник, — я повешу твою голову на городских воротах Чанъани!» (Тогда обстоятельства сложились неудачно для рассерженного Фаня, вскоре казненного своим правителем.)
Лишь племена из одного района — сяньби из Маньчжурии — смогли довольно успешно править и Китаем, и степью, так как географические и экономические условия их района естественным образом объединяли и степной, и земледельческий уклады. В нижней Маньчжурии долина реки Ляо позволяла вести земледелие китайского типа. Далее, на север, шли степи и леса, способствовавшие пастушеству и скотоводству. Данный район обладал также удачным расположением со стратегической точки зрения: он прилегал, но географически был изолирован от равнин северного Китая горами и единственным прибрежным проходом, являющимся воротами из Маньчжурии в остальной Китай и ставшим в период династии Мин ключевой крепостью в пограничной стене. При отступлении Маньчжурия делалась оборонительной твердыней, при наступлении — давала быстрый доступ к другим районам Китая. Относительная изоляция от Китая и его политического хаоса дала Маньчжурии время и пространство для развития собственной формы двойного управления, разделив администрацию на бюрократию китайского стиля для сельскохозяйственных районов и племенное руководство для армии.
Еще в 294 году племя сяньби успешно применяло китайские организационные формы на маньчжурской территории: построило столицу, обнесенную стеной, поощряло земледелие, производило шелк, задействовало китайских бюрократов и назвало свое государство Янь, по имени старого, времен Воюющих Царств, китайского государства на северо-востоке. Но только в 352 году, когда чиновники обратились к нему с прошением стать императором, вождь сяньби, Мужун Цзюнь, продемонстрировал всю глубину своего восприятия китайских манер поведения. Он ответил с убедительной плавностью на елейно-самоуничижительном языке конфуцианского правителя: «Прежде нашим домом являлись степи и пустыни и мы были варварами. С таким прошлым как мне осмелиться встать в прославленный ряд китайских императоров?»
В начале следующего года он провозгласил себя императором.