Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная

Что-то подсказывает: а не был ли Константин тайно влюблен в Эллу? «Она так женственна; я не налюбуюсь ее красотой. Глаза ее удивительно красиво очерчены и глядят так спокойно и мягко. В ней, несмотря на всю ее кротость и застенчивость, чувствуется некоторая самоуверенность, сознание своей силы. Мы начинаем, кажется, с ней сближаться, она теперь менее со мной стесняется… Господи! Иногда мне становится так грустно, так грустно!» Он никак не поясняет последнее восклицание, и непонятно, отчего с таким отчаянием он сообщает о грусти. Не значит ли это «так грустно оттого, что я женился не на той Елизавете»? И вот дальше: «После завтрака до 6 часов была репетиция. Потом мы с Сергеем вдвоем вышли погулять. Солнце садилось, освещая холодными, румяными лучами оголенную осенью природу и золотя верхушки деревьев. Мы разговорились. Он рассказывал мне про свою жену, восхищался ею, хвалил ее; он ежечасно благодарит Бога за свое счастье. И мне становилось радостно за него и грустно за себя».

В эти сентябрьские дни поэт К.Р., кажется, пережил любовное чувство к жене двоюродного брата. Он пишет: «Элла мне все больше и больше нравится; я любуюсь ею». Своя жена, с которой он в этом году обвенчался, не удостаивается в его дневнике никаких восторгов, да и упоминается редко и вскользь.

И вот, 24 сентября, за два дня до отъезда из Ильинского он написал в своем дневнике: «Пользуясь прелестной погодой, решили кататься верхом. После кофе Элла в коричневой амазонке, в соломенной шляпе, Павел, Гога и я сели на лошадей и отправились. Было градусов 12–13 в тени. Утро стояло такое светлое, прозрачное, земля казалась залитой лучами, солнышко пекло, как летом. Я наслаждался. Миновав Усово, пустились по полям, рощам, переезжая вброд ручьи, пересекая вспаханные поля. Я ехал позади и сочинял стихи на Эллу. На душе было так светло и отрадно среди Божьего мира, словно праздник был в природе».

В тот же день К.Р. записал сочиненное стихотворение, которое потом станет знаменитым. В разговорах о великой княгине Елизавете Феодоровне многие будут наизусть читать эти вдохновенные строки:

Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно:
Ты так невыразимо хороша!
О, верно, под такой наружностью прекрасной
Такая же прекрасная душа!
Какой-то кротости и грусти сокровенной
В твоих очах таится глубина;
Как ангел ты тиха, чиста и совершенна;
Как женщина стыдлива и нежна.
Пусть на земле ничто средь зол и скорби многой
Твою не запятнает чистоту,
И всякий, увидав тебя, прославит Бога,
Создавшего такую красоту!

Ни о ком более он не написал таких стихов, полных восторга и любования, ни о ком. С грустью Константин уезжал из Ильинского. Ему предстояло приложить все усилия, чтобы не думать об Элле и сосредоточиться на своей семье. Жена, к которой он не испытывал подобных восторгов, тем не менее, вскоре станет рожать ему детей одного за другим и родит восьмерых. В отличие от Эллы, не подарившей миру ни одной новой жизни.

И вновь возвращаешься к мысли о том, был ли их брак целомудренным. Неужели Сергей не сказал бы задушевному другу Косте? Как-то не верится в это.

Наконец, его собственные сожаления по поводу бездетности, которые он впоследствии не раз будет высказывать. К примеру, в одном из писем к Павлу: «Должно быть, не суждено нам иметь полного счастья на земле. Если б я имел детей, то, мне кажется, для меня был бы рай на нашей планете, но Господь именно этого не хочет – Его пути неисповедимы!» Это что, лицемерие? Живет с женой аки брат с сестрой, а сам лживо сокрушается, почему нет детей? Ну уж нет! Да и спали они везде и всюду в одной кровати, а не порознь, как полагалось бы давшим обет девственности. Так что, нет уж, многоуважаемые святоши, были они не брат с сестрою, а муж и жена!

Да и это слово «жена», которое он всегда использует, когда говорит об Элле. Думается, живи они как брат и сестра, он стал бы называть ее Эллой или Елизаветой, но не женой. Жена это уже нечто более интимное, подразумевающее не только духовную, но и телесную близость.