Великая княгиня Рязанская

Вышли в ворота, противоположные тем, в какие входили. Через них водоносы носили священную воду. Делалось это, наверное, часто – тропка к озеру была хорошо утоптана. Анне показалось, что она заметила следы несчастной лошади. Прогулка к озеру, где топят особо любимых животных, не радовала. Но отказаться от неё Анна не решилась – куда было идти в этой глухомани? Она оказалась в непривычном положении, когда от неё самой ничего не зависело, и не знала, как это изменить.

Тропинка упёрлась в невысокий вал и, поднявшись, зазмеилась по нему. Справа и слева к ней подступали заросли каких-то прибрежных трав, названия которым Анна не знала. Все они были сухие, ржаво-жёлтые, но ещё крепкие, не желавшие полечь и скрывали тех, кто шёл по тропинке, кто мог оказаться на другом берегу. Другой берег! Как определить его, когда озеро имело почти правильную форму круга.

Вал оборвался, ушёл в воду. На его мысу, наполовину выпроставшись из воды, лежал чёлн. Всё, как тогда, в полудрёме, в полусне!

– Еввула, я уже видела это место! Ну, помнишь, я рассказывала про сон…

– Конечно, ты видела всё это, когда заглянула в будущее. И чёлн был этот. Те двое из будущего могли сесть в него – тогда бы им открылось прошлое, нынешний день, например, или время ещё более давнее. Встретились бы со своими пращурами. Чёлн их дожидался. Но они не посмели воспользоваться чужим. А мы воспользуемся!

Еввула столкнула чёлн в воду и принялась возиться с вёслами и шестом.

«Уж не собирается ли она отправить меня к праотцам следом за любимой лошадью?» – мелькнуло запоздалое опасение. Только покинула мольбище и сразу забыла, что Еввула – жрица и зовётся иначе, и необычный наряд её не насторожил. Анна посмотрела на согнутую спину Еввулы – и не поверила своим глазам: зелёного платья как не бывало – опять привычная чуть тронутая вышивкой рубаха. Может, сон всё это?

А с мольбища доносилось пение, звучали дудки и бубны – начался жертвенный пир. Анна сглотнула слюну.

– До пира ещё далеко, – усмехнулась Еввула, разгибаясь. – Это продолжается моленье, девушки поют позморо – жертвенную священную песню. А мы сейчас поплывём к старшей дочери Анге-патяй-паз, к Нишкенде-тейтерь. Старейшина рода и жрецы удостоили тебя чести увидеть великую и узнать у неё свою судьбу. Богиня вняла их просьбе и согласилась принять тебя. Садись же в чёлн и не бойся – никто и не подумал приносить тебя в жертву. Да и в нашем роду давно не приносят людей в жертву.

Богиня соблаговолила принять. Но у неё-то, Анны, вовсе нет охоты видеть эту Нишкенде-тейтерь – она неуверенно и неуклюже ступила на дно узкого и, казалось, утлого судёнышка. Ей представлялось, что опасно накренившийся чёлн обязательно опрокинется и не миновать ей холодной купели, а в одежде, какая на ней, на берег не выберешься…

Маленький чёлн был устойчив и легко заскользил к острову. Еввула лишь изредка отталкивалась шестом. Увидев не вёсла, а шест, Анна успокоилась – мелко.

Еввула рассказывала о богине. Иногда очень редко, раз или два в столетие, Нишкенде-тейтерь посещала здешние места, то есть остров на озере, оттого оно и стало священным. Перкино означает «огороженное». Появление её обычно связано с каким-то важным событием или предшествует ему. Старики думали, что нынешнее появление богини вызвано злоключениями одной из её жриц, но ошиблись. Нишкенде-тейтерь явилась, чтобы подготовить мещёрский люд к грядущим большим переменам.

– А почему богиня заботится о вас?

– Она покровительница рода. К этому роду относишься и ты, – заметила Еввула совершенно буднично.

– Как это? – Анна засмеялась: она, княгиня Рязанская, в жилах которой течёт кровь великого Прусса, и эти лесные, едва ли не дикие люди, молящиеся даже деревьям, и вдруг одного рода. Да, её пращуры приходили на эту землю когда-то давным-давно, но вовсе не за тем, чтобы жениться на каких-то дикарках.

– Одни твои пращуры приходили сюда ненадолго, другие – уходили отсюда к холодному морю балтов. Женились там на светлокосых девушках. Их дети знали о здешней земле понаслышке, внуки и правнуки полагали уже, что деды и прадеды жили у моря всегда. И никто из них не вёл своих родословных. Однако Нишкенде-тейтерь держала древо рода в памяти. Ведь она стояла у колыбели каждого младенца в нашем роду.

– Только не у моей. Я крещёная. И этого не может быть!

– Детей крестят не сразу и не по их воле. Нишкенде-тейтерь успевает после их первого крика легонечко подуть на младенца и привить ему любовь к земле предков. Особенно сильно она потом проявляется у женщин. Неслучайно твоя бабка Софья и прабабка Василия Евфросиния с лёгким сердцем покинули Литву – сами того не зная, они возвращались к своим корням. Да и ты с младенчества мечтала стать княгиней Рязанской. О твоём суженом и говорить нечего – он крепко-накрепко привязан к этой земле через мать и отца.

– Ну всё, сестрица, приплыли! – Еввула воткнула шест в илистое дно, стала привязывать к нему чёлн: берег острова оказался обрывистым, хотя и невысоким. Анне показалось, что остров рукотворный и зиждется на каких-то мостках.