Великая легкость. Очерки культурного движения

В мультфильме 2006 года из этой сказки сделали стебный детектив, за которым последовал столь же издевательский сиквел – боевик («Красная Шапка против зла»). А в прошлом году появилась, напротив, до мурашек серьезная вариация на тему красной тряпки для волка – готичная легенда с оборотнем в «Красной шапочке» К. Хардвик, ранее экранизовавшей подростковую сагу о вампирах и оборотнях «Сумерки».

След «Сумерек» будет и в фэнтези про Белоснежку – мечом против злой королевы вооружится Кристен Стюарт, в киносаге сыгравшая главную роль. Ну а от нее легко провести параллель к экранизации «Алисы в Стране чудес» Т. Бертона, который приказал кэрролловской героине меньше болтать чепуху с безумными зверушками и зарубить мечом страшного Бармаглота.

Эта «конкуренция» готики и стеба, меча и трюка, страшилки и абсурда на самом деле проникла в культуру куда глубже уровня массового кино. В литературе, например, параллельно развиваются два противоположных способа рассказывать сказки: крайности олицетворяют автор бесчисленных анекдотов на сказочные и мифологические мотивы Петр Бормор и мистическая, склонная к антиутопии и мизантропии Анна Старобинец.

А значит, в сражении постмодернизма с мифами никто не победил, и мы по-прежнему выбираем, как относиться к старым истинам.

Миф о войне – Великой, так что на героев ее хочется быть похожим, и Отечественной, так что памятью о ней можно собрать народ от Калининграда до Владивостока, – сегодня на очереди к реконструкторам. Последняя война, оставившая в народном сознании образцы эпического героизма; последние битвы, которые современники согласны почитать священными.

Отодвигаясь в прошлое, опыт Великой Отечественной вытесняется сообщениями о нынешних локальных кампаниях, в которых кто враг, кто мирный житель – не разобрать, не отличить агрессора от защитника родины. Опыт остывает, из истории превращаясь в предание, эпос, фэнтези о борьбе абсолютного добра с откровенным злом – на историческом подкладе.

Фильм Карена Шахназарова «Белый Тигр», вышедший на экраны к нынешнему Дню Победы, и повесть Ильи Бояшова «Танкист, или Белый Тигр», по мотивам которой поставлен фильм, соотносятся, как триллер и мультик про Красную Шапочку.

Может покоробить – как это, сравнивать военную историю с детской сказочкой? Но повесть Бояшова о чудо-танкисте и супертанке, его вечном враге, – явление одного порядка со сказкой.

Лязгающая броней, ложащаяся костьми, достоверная война становится в повести фоном к абсолютной, вечной, мифической битве героя со злом. Через всю Отечественную и дальше, в освобождаемой Европе, танкист Найденов преследует неуязвимого «Белого Тигра», оставляя за собой пожженные танки, как загнанных лошадей.

Рыцарь и дракон – Бояшов сам в повести приводит такую параллель. А еще – Давида и Голиафа, капитана Ахава и кита Моби Дика, и однажды поминает народного мстителя Башмачкина из «Шинели» Гоголя. Ему, в общем-то, все равно, к какой именно сказке подключить читателя, да и сама война, несмотря на совестливо проработанную танковую фактуру, скорее условие деконструкции.

Бояшов бьет в краеугольный камень мифа – воинский ге роизм.

Собственно, именно поэтому читатели и критики опознали книгу как остро современную – она в полной мере отразила актуальное отношение к войне.

Частный человек не терпит мобилизации. Он никому не должен.

Бояшов притронулся к тайне великой войны, большой истории, священного долга – и ощутил, как близки они к границе человечности.

Что человеку смерть – герою музыка, об этом – повесть. Бесстрашный танкист, одержимый погоней за врагом, – в старинном смысле «немец», его не понять. А то и – не человек.

«Страшная беспощадная сущность» – это Бояшов не о войне сказал и не о фашизме. О герое-безумце, жалеющем танки больше людей, о воине-«маньяке», чья жизнь в день великой Победы лишается всякого смысла.

С такого не возьмешь пример, он вызывает ужас.

Чудовище, как и его соперник – непобедимый танк. Добро и зло равны, когда – абсолютны. В повести Бояшова, как в компьютерной игре, безразлично, за какую сторону играть.

Напротив, понятные, родные в повести – люди, не проявившие чудес доблести, спасающие от войны свои «копеечные жизни». Сам экипаж безумного танкиста – мародер-наводчик и пьяница-заряжающий – вызывает куда большее сочувствие, просто потому, что такая мотивация доступна рассудку.

Героизм и обыденная человечность – их столкновение и создает в повести смеховую атмосферу, разбавляет эпос – иронией. Критик Андрей Степанов после выхода «Танкиста…» предсказал Бояшову «создание Большого Серьезного Эпоса», но, по-видимому, Бояшову достаточно для высказывания маленьких смеховых повестей. Неслучайно в прошлом году «Лимбуспресс» переиздало одним томом его дебютные, лучшие вещи – повести, каждая из которых раскачивает, играя, жертвенник великого мифа.

Чтобы воссоздать священную историю войны по скорым чертежам Бояшова, требовалось вернуться от абсурда к реалити-шоу.