Великая мать любви

- А и что в эмигрантской жизни хорошего? Скажи мне? - вздохнул Леонид. - Что? Валерка, сукин сын, сегодня отказался со мной по-русски говорить...

Валерке, сыну Леонида, - четырнадцать лет. Валеркина мать, молодая еще женщина, бросила их. Они живут вдвоем. И постоянно конфликтуют.

- Правильно сделал. Мы где живем? В Соединенных Штатах Америки, штат Нью-Йорк. Это не Симферополь, нужно говорить по-английски, - поддержал я начинание Валерки.

- Ты такой же мудак, как Валерка! На хуя же мы - он русский и я русский - будем говорить по-английски?

- Ладно, мистер Косогор, оставим тему, а то поругаемся...

Мы запарковали "олдсмобиль" под полуразвалившимся мостом, в тени густо заплатанных сараев и вылезли из него.

- О! Беленькие! - прокричали радостно пробежавшие мимо черные дети.

Со всех сторон на нас были обращены черные физиономии. Я почувствовал себя гориллой в Централ-Парке.

- Вынь дрель из портфеля! - приказал Косогор. - А я возьму в руки амперметр!

- На кой хуй! - удивился я.

- Как на кой хуй, дурак? Чтобы им сразу было видно, что мы рабочие, работать к ним приехали.

Я вынул дрель, и мы пошли - портфели во всех руках, дрель у меня под мышкой - к госпиталю. Только тут я заметил, что Леонид приготовился к визиту в Гарлем. На нем была не шляпа, но дешевая засаленная кепка с козырьком, наподобие бейсбольной. Из-под полупальто торчали штанины рабочего комбинезона.

- Вы хитрый. Замаскировались...

- А ты как думал... - Леонид загоготал, довольный. - Как на фронте. Выпал снег - интендант выдает всем белые маскировочные халаты.

- Что же вы из окружения прямо в лагерь угодили? Не помог вам маскировочный инстинкт. Хуево замаскировались.

- Потому что начальство говно. Власов был мудак, и Сталин был мудак. Мой же батальон со Власовым не остался, мы вышли из окружения... А Сталин, сука, не разобравшись, нас в лагерь...

Оказалось, что Барни и Борис поставили недостаточно толстый лист свинца на дверь, отделяющую техника от облучаемого пациента. Леонид был очень доволен. Потому что это не он устанавливал аппаратуру.

- Скажи ему, - Леонид ласково глядел на черную тушу техника, в туше было не менее 300 паундов, - что он прав, голубчик, что при таком расстоянии нужна прокладка в два раза толще. Я ему поставлю прокладку, какую нужно, пусть он не волнуется. Где у них тут телефон?

Мы проработали у них три дня. Вместо двух. Они, мне показалось, полюбили нас там, в Гарлемском госпитале. За что? Я думаю, мы сошлись характерами. За то, что мы были easy going*, как и они. За то, что мы кричали (Леонид был глуховат), смеялись и ругались во время работы. Особенно им нравился Косогор. Они считали, что мы отец и сын. "Твой father is very good man*, - сказал мне техник-гора Джек, - веселый!" Иногда я замечал, что несколько черных стоят неподалеку и внимательно прислушиваются к нашему русскому трепу. И вдруг хохочут.

- Это идиш? - спросила меня однажды черная девушка на голову выше меня, возбужденное личико черным солнцем пылало над халатом, от обилия грудей распирало кофточку.

- Какой идиш! - понял Косогор и рассердился. - Евреи говорят на идиш, а мы - русские. Скажи ей, что наш - русский язык. Рашен! - Леонид важно ткнул себя пальцем в грудь. Открыл рот и, поймав себя за язык, вытянул язык изо рта. "Рашен!"

Пытливые исследователи нравов, мы с Косогором обнаружили, что и в африканской деревне налицо классовые и биологические противоречия. Один из докторов, заведующий именно тем отделением, к которому был приписан рентгеновский кабинет, был белой вороной. Когда он появлялся, обычный шум, в котором они работали, стихал и мы видели, что все они нервничают.

- Он хочет быть как белый человек! - сказал мне брезгливо Джек, указывая на спину уходящего зав. отделением. - Что за глупый тип!

- Черные, как мы, русские, - философствовал Леонид, завинчивая шуруп. Мы закрывали свинец панелью. - Любят попиздеть, сидя с бутылочкой, пошуметь. Хуй среди них наведешь строгую дисциплину. Белые американцы вкалывают, загоняя себя до разрыва сердца, и хотят, чтобы и черные так работали. Производительность труда чтоб выдавали... А черные хотят ближе к своему темпераменту жить...

- И правильно, - поддержал я. - Почему все должны как безумцы вкалывать? Почему предполагается, что вкалывать - это хорошо? И в Союзе все бессмысленный труд восхваляли, и здесь Трудолюбие - главное достоинство. Трудись как идиот, на склоне лет очнешься - а жизни нет. Ебаный белый человек, Леня, умудрился испортить жизнь всем остальным людям на планете. Всем навязал свой способ жизни. А черным, да и многим русским, приятнее жить беднее, но не спеша, с бутылочкой, на солнышке... Если бы статистику провели, попытались узнать, кто счастливее, какой народ, я думаю Гарлем или ваш Симферополь, где тоже народ не очень-то разбежался вкалывать, оказались бы счастливее...

- Тебе лишь бы не работать, лодырь, - Леонид ухмылялся, глядя на меня снизу вверх, из-под кепки, стоя на коленях у стены, - ты тут же теорию придумаешь, базу подведешь.