При таком раскладе сил, учитывая снизившуюся боеспособность поместной конницы, татар и казаков, говорить о наступательной войне против Речи Посполитой, находившейся, казалось, в расцвете своего могущества, было бессмысленно – поражение России в войне было неизбежным. Нужно было предпринять нечто экстраординарное, необычное, что позволило бы поднять быстро боеспособность русского войска. Между тем в 20-х гг. XVII в. внешнеполитическая конъюнктура для России складывалась как нельзя более благоприятно. В 1618 г. началась знаменитая Тридцатилетняя война. В той или в иной мере, прямо или косвенно, в эту войну оказались втянуты практически все государства Европы, в том числе и Речь Посполитая. Московское правительство попыталось использовать разгоревшуюся войну в своих собственных интересах. Поиск вероятных союзников по борьбе с поляками и литовцами, начавшийся едва ли не сразу после заключения Деулинского перемирия, в 20-х гг. активизировался, и очень скоро такой союзник нашелся – шведы.
Завершив в 1629 г. очередной конфликт с Речью Посполитой, шведский король Густав-Адольф начал подготовку к вступлению в Тридцатилетнюю войну на стороне антигабсбургской коалиции. В ответ имперцы начали переговоры с королем Речи Посполитой Сигизмундом III относительно оказания им военной помощи. Слухи о них не могли не встревожить Швецию и ее патрона Францию. Естественно, что король Швеции и его министры проявили чрезвычайную заинтересованность в том, чтобы Россия не только оказывала им моральную и материальную помощь, продавая по льготной цене зерно, но и как можно скорее объявила войну Речи Посполитой. И если раньше Москва выжидала, то теперь там решили, что время реванша настало. В июле 1633 г. истекал срок действия Деулинского перемирия. Никаких подвижек в позиции польских властей относительно спорных вопросов в отношениях между Москвой и Варшавой не наблюдалось, более того, русские власти стали получать известия о передвижениях отрядов реестровых казаков к русской границе. В итоге после долгих споров московское правительство по настоянию патриарха Филарета решило начать подготовку к войне.
Вот тут-то как раз пришелся впору опыт Смуты. В Москве не забыли, что европейские наемники и обученные по голландскому образцу русские ратники сражались с поляками, литовцами и казаками успешнее, чем русская поместная конница, казаки и стрельцы. Понятно, почему московские власти, приступив к военным приготовлениям, решили снова обратиться к «голландскому» опыту. Так было положено начало военным реформам XVII в. в России, радикально изменившим лицо русских вооруженных сил и сделавшим возможными петровские военные преобразования.
Формирование армии «новой модели» в начале 30-х гг. представляет, несмотря на свой незавершенный характер, большой интерес как первый серьезный опыт перенимания передовых принципов западноевропейского военного строительства с одновременной их адаптацией к русским условиям и как образец для последующих шагов в этом направлении, предпринимавшихся впоследствии. В ней как в капле воды отразились все характерные черты военной революции в Европе и трудности ее осуществления в России в те годы.
Основу новой русской армии, созданной с апреля 1630-го по конец 1633 г. и отправленной под начальством воеводы боярина М.Б. Шеина осаждать Смоленск, составили 4 «немецких» и 8 русских солдатских полков общей численностью примерно 18,5 тыс. солдат и командиров. Драгуны и рейтары составили еще немногим более 3 тыс. человек704
. Всего же русская армия «новой модели» насчитывала около 22 тыс. солдат и командиров.