Перрин заметил:
— Тогда, Мэт, тебе лучше спать с ним в обнимку.
— Пусть я дурак, но лучше быть живым дураком. — Мэт помедлил, искоса глядя на Ранда. — Послушай, я знаю, ты пошел с нами, чтобы мне помочь, и спасибо за это. По правде спасибо. Но теперь ты больше не такой, как раньше. Это-то тебе понятно, а?
Он помолчал, как будто ждал ответа. Не дождался, наконец повернулся и скрылся между деревьев, возвращаясь в лагерь.
— А ты? — спросил Ранд.
Перрин покачал головой, кудрявые лохмы мотнулись.
— Не знаю, Ранд. Ты тот же, но притом и не такой. Мужчина, который может направлять... Когда я был маленьким, моя мать пугала меня этим. Я просто не знаю. — Он протянул руку и потрогал уголок знамени. — Думаю, на твоем месте я бы сжег это или зарыл. А потом убежал так далеко и так быстро, чтобы Айз Седай никогда не разыскали меня. В этом Мэт был прав. — Перрин встал, посмотрел, прищурившись, на запад, на небо, наливающееся розовым от заходящего солнца. — Пора обратно в лагерь. Поразмысли над тем, что я сказал, Ранд. Я бы убежал. Но, может, ты бежать не можешь. И над этим тоже поразмысли. — Желтые глаза будто смотрели куда-то в себя, а голос звучал устало. — Бывает, бежать-то и не можешь.
Потом Перрин тоже ушел.
А Ранд так и стоял на коленях, глядя на лежащее перед ним знамя.
— Ну, иногда только бежать и
Возвращаясь в лагерь, Ранд нес с собой знамя, вновь завернутое в парусину и завязанное бечевками, и стянутое узлами, пусть и менее аккуратными, чем те, которые раньше завязала Морейн.
Свет дня начал меркнуть, и тень от краев лощины протянулась до половины лагеря. Солдаты устраивались на ночлег: лошади — рядом, пики — под рукой. Чуть подальше, возле своих лошадей, стелили себе постели Мэт с Перрином. Ранд печально посмотрел на друзей, потом сходил за Рыжим, который, по-прежнему взнузданный, позвякивая поводьями, стоял там, где он его и оставил, и отправился на другую сторону лощины, где рядом с Лойалом расположился Хурин. Огир отложил книгу и изучал наполовину ушедший в землю и обросший мхом валун, на котором раньше сидел, водя по этому камню длинным чубуком своей трубки.
Хурин встал и отвесил Ранду нечто вроде короткого поклона.
— Надеюсь, вы не против, если я здесь расстелю свою постель, Лорд... э-э... Ранд. Я тут вот Строителя слушаю.
— А, это ты, Ранд, — заметил юношу Лойал. — Знаешь, мне кажется, этот камень когда-то обтесывали. Взгляни, он весь выветрился, но похож на какую-то колонну. К тому же здесь и какие-то рисунки есть. Не могу точно разобрать, но выглядят они как-то знакомо.
— Утром, наверное, будет видно получше, — откликнулся Ранд, стаскивая с Рыжего переметные сумы. — Я рад вашему соседству, Хурин. —
Сначала он переложил все в одну из сумок: запасные рубашки и штаны, шерстяные чулки, набор ниток с иголками, трутницу, оловянные тарелку и кружку, деревянную коробочку с ножом, вилкой и ложкой, пакет с вяленым мясом и лепешками — паек на крайний случай, и все прочие предметы из снаряжения для долгого пути, а в освободившееся отделение запихал завернутое в парусину знамя. Сума распухла, вздулась, ремешки едва достали до пряжек, но второй карман теперь тоже весьма округлился. Ладно, сойдет.
Лойал и Хурин, по-видимому, чувствовали настроение Ранда и молчали. А он расседлал и разнуздал Рыжего, обтер его досуха пучками сорванной тут же травы, потом опять оседлал гнедого. От предложенного спутниками ужина Ранд отказался; вряд ли он смог бы съесть хоть кусочек самого изысканного кушанья, когда-либо виденного в жизни. Они втроем расстелили возле того камня свои нехитрые постели — сложенное одеяло вместо подушки и плащ, чтобы накрыться.
Лагерь затих, но и после наступления темноты Ранду не спалось. Мысли так и метались в голове туда-сюда. Знамя.
Но вот наконец явился вымученный сон, и со сном, незваная-непрошеная, Ранда окружила пустота, мерцающая неприятным свечением, которое тревожило его сновидения.