Великая Охота

Когда они переступили порог «Защитника Драконовой Стены», содержатель гостиницы протянул поднос, на котором лежал запечатанный пергамент.

Ранд взял его и уставился на белую печать. Полумесяц и звезды.

— Кто оставил это? Когда?

— Пожилая женщина, милорд. И четверти часа не минуло. Служанка, хотя какого Дома, она не сказала. — Куале улыбался, стремясь внушить доверие к себе.

— Спасибо, — сказал Ранд, по-прежнему не отрывая взора от печати. Содержатель задумчивым взглядом проводил поднимавшихся по лестнице юношу и огир.

Когда в комнату вошли Ранд и Лойал, Хурин вынул изо рта трубку. На столе перед ним лежали его короткий меч и мечелом, нюхач протирал оружие промасленной тряпицей.

— Долго вы гостили у менестреля, милорд. Он здоров?

Ранд вскинул голову:

— Что? Том? Да, он...

Поддев большим пальцем, юноша сломал печать и прочел:

Когда мне кажется, будто я знаю, что вы собираетесь сделать, вы поступаете совершенно по-другому. Вы опасный человек. Наверное, пройдет немного времени, и мы снова будем вместе. Подумайте о Роге. Подумайте о славе. И подумайте обо мне, ибо вы всегда мой.

Подписи опять не было, но все тот же, говорящий за себя, текучий почерк.

— Неужели все женщины — сумасшедшие? — спросил Ранд у потолка. Хурин пожал плечами. Ранд бухнулся в соседнее кресло — что размерами было в самый раз для огир; ноги юноши болтались над полом, но ему было все равно. Он смотрел на укрытый одеялом ларец, торчавший из-под кровати Лойала. Подумайте о славе. — Как мне хочется, чтобы тут появился Ингтар.

Глава 28 НОВАЯ НИТЬ В УЗОРЕ

Горы, носящие имя Кинжал Убийцы Родичей, Перрин рассматривал с тревожным чувством. Склон по-прежнему вел вверх, и выглядел он так, будто карабкаться предстоит вечно, а ему-то казалось, что гребень перевала не так уж далеко. С одной стороны от следа горы круто обрывались к мелкой горной речке, бурлящей и брызгающей пеной по острым скалам; по другую сторону вздымалась череда зубчатых, неровных утесов, смахивающих на застывшие каменные водопады. Сам же след бежал по россыпям валунов — некоторые с голову человека, некоторые не меньше телеги. Спрятаться тут было проще простого.

Волки сказали, что люди в горах есть. Перрин поинтересовался, не Фейновы ли это Приспешники Тьмы. Волки не знали, или же им было все равно. Они лишь знали, что где-то впереди — Искаженные. По-прежнему впереди, как ни гнал отряд Ингтар. Перрин подметил, что Уно разглядывает горы во многом со схожим чувством.

Мэт, забросив лук за спину, вел себя с видимой беззаботностью, жонглируя тремя разноцветными шариками, но вид у него был бледнее обычного. Верин теперь осматривала его по два-три раза на дню и все хмурилась, и Перрин был уверен, что по меньшей мере единожды она пыталась Целить, но результатов Перрин не заметил. Во всяком случае, она казалась поглощенной мыслями о чем-то другом, и оставалось только гадать, о чем именно.

Все дело в Ранде, думал Перрин, глядя в спину Айз Седай. Она всегда скакала во главе колонны рядом с Ингтаром и постоянно требовала двигаться еще быстрее, чем приказывал шайнарский лорд. Что-то она о Ранде знает. Картинки от волков замелькали в голове — каменные дома на фермах, деревни-террасы, все за горными пиками; волки смотрели на них так же, как на луга и холмы, только присутствовало некое ощущение, что дома портят местность. Какое-то мгновение он разделял это чувство сожаления, вспоминая места, которые давным-давно покинули двуногие, вспоминая стремительный бросок через деревья, и челюсти, сжимающиеся на напряженной ноге пытающегося бежать оленя, и... С усилием Перрин вытолкал волков из своей головы. Эти Айз Седай нас всех уничтожат.

Ингтар придержал свою лошадь и ехал теперь рядом с Перрином. Порой, на взгляд Перрина, полумесяц гребня на шлеме шайнарца весьма смахивал на троллоковы рога. Ингтар негромко попросил:

— Расскажи мне еще раз, что сообщили волки.

— Я рассказывал раз десять, — пробурчал Перрин.

— Расскажи еще! Все, что я мог бы упустить, все, что поможет мне отыскать Рог... — Ингтар втянул воздух и медленно выдохнул. — Я должен найти Рог Валир, Перрин. Расскажи мне еще раз.

Перрину не понадобилось раскладывать все по полочкам у себя в уме — после стольких-то повторений. Он монотонно начал рассказывать: