Великая Ордалия

Сику объяснил всё, сказал, что целью их пути через Хтоник был Великий Колодец — огромная шахта, проходившая через большую часть Плачущей Горы. Ойнарал не видел своего отца с тех пор, как в предшествующем тысячелетии великий герой оставил ишройские цитадели, однако, судя по слухам, он был еще жив, и Ойнарал полагал, что его отец бродит по берегам Озера — Священной Бездны. При всём владевшим их душами беспорядке эрратики остаются прикованными к животным потребностям. И поэтому Сорвил и Ойнарал пока только слышали их, поэтому жалобы доносились откуда-то спереди. За исключением немногих, Упрямцы собирались возле Великого Колодца, где подбирали всю пищу, которую были способны там раздобыть.

Кошачий концерт стихал. Ойнарал вздрогнул при первом стуке камня, ударяющего о камень. Он остановился, белый и неподвижный, освещенный Хололом, прислушиваясь к шуму, повторявшемуся столь же безжалостно и непреклонно, дробному перестуку колеса, катящегося по камням…

Клак… Клак… Клак…

— Времени мало, — наконец проговорил он. — Надо бежать! — и, схватив Сорвила за руку, повлек его за собой в темный коридор — прямо к заточённой там какофонии ударов и стонов.

— Что такое? — воскликнул на бегу, спотыкаясь, Уверовавший король. — В чем дело?

— Перевозчик уже близко! — ответил Ойнарал, переходя на рысь и выставляя светящееся острие Холола перед собой.

Клак… Клак… Клак…

Рельефы на стенах устремились назад. Они пересекли приемный зал, превращенный в развалины, опаленные огнем или колдовством. В окружавших их всюду тенях Сорвил заметил скрючившуюся посреди мусора нагую фигуру.

— Значит, нам нужна переправа? — Спросил он, не вполне понимая ситуацию.

В сумраке возникла еще одна нагая фигура, колотившаяся лицом о кукольные статуэтки рельефа. Свет вырвал из тьмы все панно, остатки образов торчали из стены запятнанные кровью и обломками зубов.

— Беги! — Крикнул ему нелюдь через плечо.

Визг, от которого волосы стали дыбом. Свет выхватил из тьмы две грязных фигуры, катавшиеся по замусоренному полу и старавшиеся то ли убить, то ли изнасиловать соперника. Под обувью Сорвила хрустнули чьи-то ребра, и он рухнул на пол — осознавая попутно: то, что они принимал за тлен и пыль, на самом деле является экскрементами. Во тьме что-то шевельнулось, блеснули шранчьи макушки. Мрак взвыл.

Ойнарал нагнулся, чтобы помочь ему. Свет меча наугад выхватывал из темноты жуткие сцены.

— Кузен! — Возопил Сорвил, крик этот вырвали из его души ужас и неверие собственным глазам. — Этого не может быть!

Вой достиг уже немыслимой силы. Он понял, что они находятся в Гусеничной палате, где производились знаменитые шелка Инъйор-Нийаса — предмет вожделения королей таких далеких земель как Шир и Киранея. Великий Колодец уже был рядом… Совсем рядом!

Из воющего мрака выпал какой-то несчастный, повалившийся к защищенным нимилем ногам Ойнарала, ребра его вычерчивались тенями, худобой и всем обликом своим он напоминал шранка. Охваченный ужасом и отвращением, сику отбросил в сторону ничтожную душу клинком Холола.

Клак… Клак… Клак…

Густой мрак перед ними кишел силуэтами.

Они обежали кругом огромную груду развалин какого-то сложенного из кирпичей сооружения. Над кучей рассыпавшихся блоков поднимался портик, где высились десять кованых из черного железа пик, и на каждой из которых торчала отрубленная голова нелюдя в разной степени разложения.

Оглядевшись, Ойнарал жестом указал Сорвилу подниматься. Уверовавший король последовал за сику к верхушке развалин, визг жуткой орды отдавался внутри нечестивого Котла. Ослепительно сиявшее острие Холола бросало яркие отблески им под ноги. Бледные фигуры обретали жизнь в промежутках между полосами света, превращаясь в подобие личинок, горюющих, стенающих и вопиющих, раскачивающихся, посыпающих свои головы и лица калом. Дергающиеся руки. Сплошные полоски зубов в воющих пастях. Кожа черная от грязи и фекалий. Рты, нет какие то измученные щели… сотни, безволосых голов, бледных как гриб, раскачивавшихся как поплавки на мутном просторе. Зрелище это заставило юношу пасть на колени, пронзило душу. В тлен превратились кости его, пеплом сделалось его сердце…

Такой! Такой стала их награда! Плод их безумного самомнения, богомерзкого заблуждения!

Немыслимое свершилось. Народ Зари действительно умер.

Нелюдской свет распространялся в пространстве, выхватывая из тьмы туши колонн и устоев, гигантских, целых и полуразрушенных, украшенных изваяниями, словно надгробья, возвышающиеся над кишащими нежитью полами.

Клак… Клак… Клак…