Великая Ордалия

Сакарп рыдал ночь и день после триумфа Аспект-Императора, и хотя общий хор поглотил его, Сорвил не слышал ничего другого, кроме своих собственных горестных причитаний. И из какой бы дали ни прилетел с ветром этот стон, он мог быть только его собственным, ибо вызвавшая его утрата также была его личной утратой. Утраты нелюдей, однако, находились за пределами его понимания. От неестественного тенора по коже бежали мурашки. Слух его отвергал сей безумный вопль. В каждом полном мучений покое он слышал боль тысячелетней кары, сошедшейся как грани ножа в острие настоящего, огромную жизнь, превратившуюся в жидкую глину — ужасы, рожденные барабанным боем, смолкшим тысячелетие назад. Смерть жены. Измена любовницы. Трагическое бегство. Утраты эти не могли принадлежать Сорвилу — да и кто мог бы приписать их себе, учитывая до безумия личный характер каждой из них? Само время рассыпалось на части в недрах Плачущей Горы. И он внимал не имеющим смысла обрывкам, доносящимся из хора безумных преувеличений, мук и надрыва. — Сломана левая нога! — деловито уверял один из доносящихся из тьмы голосов. — Мое колено какое-то не такое!

— Не смотри! — вдруг приказал ему чей-то голос. — Обрати в сторону свои очи!

И чем глубже они спускались, тем всё более усиливалась какофония, превращаясь в оглушительный рев… пустая болтовня тысяч билась в воздухе, как попавшаяся на зуб вилам змея. Ни Сорвил, ни Ойнарал не пытались заговорить. Сику вел. Сорвил следовал за ним, одеревенев от недоброго предчувствия, внимая всякому полному муки вою, доносящемуся из-за рожденного Хололом облачка света. Стенания сделались громче, с ними сгущалось безумие, доводя до такого смятения, что он уже начинал страдать от собственной тоски, словно бы умножение жалоб, приносимых извне, делало их неотличимыми от владевшей нутром печали.

Сорвил стиснул кулаки, чтоб не дрожали руки, слепил из голоса пылающий комок.

— Похоронам этим нет конца… — не зная того, он охнул. — Проклятая гробница! Как могли мои предки жить в подобном месте?

— Препояшься, сын Харвила. Истинная буря еще в пути.

Сорвил остановился, посмотрел на Ойнарала, и светлую точку, заставлявшую его спешить за ней.

— Довольно! — Вскричал он. — Оставим игры! Скажи мне! Скажи, куда ты меня ведешь? Какими намерениями руководствуешься?

Упырь остановился для того, чтобы пристально — слишком пристально — посмотреть на него.

— Я не дурак, — продолжил Сорвил. — не один месяц я прожил среди сторонников Анасуримбора, вынашивая в своем сердце убийство! Ты не хочешь лгать мне — и потому я понимаю, что ты не утратил чести… и благодаря этим… воспоминаниям… я могу не сомневаться в этом. Я знал тебя ещё ребенком! — Он бросил на нелюдя полный ярости взгляд. — Ты не способен лгать, Ойнарал Последний Сын, и потому медлишь, уклоняешься …зачем? Не затем ли, чтобы завести меня слишком глубоко, откуда уже не будет возврата.

Мрачный взгляд блеснувших глаз.

— Ты действительно так думаешь?

— Я думаю так, но пока иду за тобой. И, по-моему, настало время объясниться!

Смущение, пожалуй, даже болезненное, краешком своим задело фарфоровый лик.

— Даже если это будет стоить жизни девушке и…

— Довольно! — Взорвался Уверовавший король. — Довольно! Что ты боишься сказать мне? Что ожидает нас в здешней тьме?

Ойнарал в смятении огляделся.

— Мы ищем моего отца, — в голосе его не было ни выражения, ни надежды.

Слова эти застали Сорвила врасплох. Стенания нелюдей пульсировали в наступившей тишине. Безмолвствовал и пустой Котёл, как если бы череп юноши уже сросся с ним.

— Ойрунаса? — невольно спросил он, зная это имя с такой же уверенностью как имена Ниехиррена Полурукого или Орсулииса Быстрейшего, или любого другого из героических Владык Равнин. Ойрунас, сумевший уцелеть в Первой Страже, и командовавший Второй. Наряду со своим братом-близнецом Ойринасом числящийся среди наиболее прославленных ишроев Сиоля.

— Он еще жив?

Угрюмая пауза. — Да.

— Но ведь он, конечно же… — начал Сорвил для того лишь, чтобы немедленно остановиться.

Он знал боль подобной утраты. Тяжесть потери отца.

Однако упырь не был смущен этим обстоятельством.

— Да, — проговорил он. — Скорбь целиком поглотила его.

Стоя в пустом зале, они смотрели друг на друга: человек и нелюдь.

— Так вот зачем я нужен тебе? — Вопросил Сорвил. — Чтобы вернуть к жизни твоего… твоего отца?

— Да, — проговорил древний сику, отвращая помрачневший взгляд. — Чтобы умолить его на последнее легендарное деяние.

Так они шли, человек и нелюдь.

Погребенные в недрах земли, шли они коридорами подземного сердца Иштеребинта, Плачущей Горы. Шли как в гробнице. Окруженные напоминаниями о славе и оргиастических излишествах. По утоптанным ногами нагим смыслам, лежащих слоями бесплодных надежд. Суровой реальности было достаточно, чтобы дрогнуть, однако нематериальная часть подземного пути была еще хуже. Все эти утраты…

Как? Как могли мы пасть так низко?