Великая Ордалия

Вновь и вновь взывали рога, силясь прорваться сквозь вигзливый гвалт, но люди Кругораспятия в своём натиске не замечали препятствий. Вместо этого, кепалоры, оставив позади весь сверкающий, надвигающийся словно оползень, поток, галопом поскакали вперёд, ведомые одиноким всадником, никем иным, как Сибавулом Вакой.

Сперва это показалось каким-то ритуалом, скорее самоубийственной демонстрацией решимости, нежели настоящей атакой. Менее тысячи светловолосых всадников выжило во Вреолете. Они казались лишь вытянувшимися завитками на гребне бурного потока, струящимися нитями, слишком тонкими, чтобы представлять собой угрозу. Прямо перед ними простёрлась чудовищная опухоль Орды, пронизавшая целиком всю землю от гор до самого моря, и куда ни глянь кипящая бесчисленными мириадами, исходящая смертоносной яростью. Неподобающее ликование и воодушевление объяло души мужей Ордалии. Безумных всадников со всей очевидностью изрубят и разорвут в клочья, но огромные толпы лишь подбадривали их, горланя десятками тысяч глоток, празднуя не грядущее уничтожение своих одержимых братьев, но их жертвоприношение.

Никто из них не смог бы даже вообразить себе лучшего способа начать их священнодействие — или их пир?

Они скакали неровными рядами. Высоко, по правую руку от них, Сибавул и его обреченные всадники могли бы узреть гигантскую горловину, где расколотая челюсть Йаврега выпирала из песчаника, образовывавшего склоны Мантигола, утвердившиеся на скалах сверкающие точки и извергаемые ими вспышки пламени, расцветающие в разверзшихся ниже ущельях. Но взгляд их не отрывался от беснующейся впереди непристойной мерзости…

В каждой битве есть момент, когда встречаются взгляды, когда «они» становятся тобою, а грани жизней истончаются до предела. Некоторые говорят, что именно тогда всё и решается, что именно в этот миг, ещё до того, как обрушится первый удар, противники решают кто будет жить, а кто умрёт. Кое-кто даже считает, что сие — подлинный храм, это самое последнее сердцебиение, предшествующее ужасающему душу крику Гилгаоля, безумному грохоту Войны. От вознесшихся к небу склонов до длинного, вытянутого лезвия прибоя люди Кругораспятия вдруг умолкли, узнав этот миг, невзирая на дали и расстояния, и молча провожали взглядом кепалоров и их славный натиск, зная, что сейчас в мгновение ока они исчезнут как пылинки, сдутые из ярко освещенного места в тени и тьму.

Но вот только этого не случилось.

Наблюдавшие за Сибавулом заметили, как нечеловеческие массы сперва как бы вдавились, а потом раскрылись перед ним, дюжины, если не сотни существ в безудержном ужасе бросились прочь от его вида, переползая, прыгая, взбираясь по своим мерзким собратьям в исступленном поиске спасения. То же самое случилось и с его танами-всадниками. Копейщик за копейщиком въезжали в недра Орды, оставаясь невредимыми, нетронутыми, но повергающими наземь отставших, окружёнными кишащими в ужасе созданиями, превращающими толпы в пузырящиеся паникой дыры.

И на несколько удивительных мгновений, Орда, во всяком случае южная часть её, затихла. Кепалоры, длинным ожерельем разрывов, в сердце каждого из которых ярился вооруженный копьём, крушащий врагов всадник, вспахали клубящиеся массы, убив множество тварей, но не настолько много, чтобы толпы вновь не сомкнулись за ними, и посему казалось, что они пробираются вброд сквозь вопящее, бурное море. Мужи Ордалии мчались следом, силясь догнать их, и задыхаясь как от изумления, так и от усталости. Грута Пираг инграульский мечник с гор Вернма вырвался вперед, узрев крутящийся и вскипающий хаос, охвативший передние ряды врага. «Обееедаааать!» — возопил он громким, заунывным голосом, подражая крику своей возлюбленной матушки и взывая к своим родичам. Едва ли дюжина душ поняла, не говоря уж о том, чтобы услышать его вопль и всё же наступающие ряды взорвались смехом, радостным ликованием, прогнавшим прочь всякие колебания, последние остатки сдержанности — и тут же сменившимся рёвом безумной ярости, охватившим целые народы.

Это началось так, как начинается всегда — с немногих нетерпеливых душ, в своём буйстве и бешенстве вырвавшихся из наступающих рядов и обогнавших остальных. Один галеот даже срывал с себя на бегу доспехи и одежду и, когда он, в конце концов, набросился на врага со своим упершимся в живот, изогнувшимся фаллосом, на нем уже не было ничего, кроме сапог.

Прочие присоединялись к нему, словно мотыльки, привлеченные светом славы. Ещё и ещё — некоторые, кидаясь спасать своих обезумевших братьев, другие же, отвечая зову внезапно пробудившегося голода, вдруг разверзшегося в их чреве, словно древняя, раскрывшая пасть дыра…

Убивай! Лишь в мыслях немногих из них билось это слово, но все они следовали сему ужасающему и нехитрому ходу событий. Убивай. Убивай! Передние ряды истончались, а затем исчезали. Командиры срывали глотки, силясь восстановить в своих отрядах хоть какое-то подобие порядка.