Великая победа на Дальнем Востоке. Август 1945 года: от Забайкалья до Кореи

С первых дней августа в центре всеобщего внимания в столице Великой Империи оказался министр иностранных дел Того. Ему то и дело названивали император, премьер-министр, министры, военные чины. Всё жили ожиданием обнадёживающих сообщений с дипломатического фронта — из Вашингтона и Лондона, из Берна и Москвы. Но «первому дипломату» Японии нечем было особенно порадовать интересующихся — телетайпы продолжали безмолвствовать.

После досадных разоблачений мировой прессы по поводу ведущихся американскими эмиссарами секретных переговоров о «сепаратном мире» с японской стороной, эти контакты прервались. Руководитель разведывательного центра США в Европе Даллес упорно избегал встреч после Потсдамской конференции «Большой тройки» не только с японскими представителями, но и с их «ходатаями» — швейцарским разведчиком Хекком и шведским банкиром Якобсеном. Никто в точности не мог объяснить причины такого поведения Даллеса.

Но особенно огорчало Токио молчание Москвы. Посол Японии Сато упорно добивался встреч с дипломатическими сотрудниками Советов, но канцелярии ответственных лиц в наркомате иностранных дел также методично указывали либо на их «командировочное отсутствие», либо на чрезвычайную занятость «европейскими проблемами». Обуреваемый недобрыми предчувствиями, посол Сато направил 1 августа в Токио телеграмму и предложил своему правительству принять… Потсдамскую декларацию.

Ближе к вечеру в тот же день Того вновь навестил начальник Генштаба армии генерал Умэдзу, давний собеседник «первого дипломата» Японии. Министр иностранных дел начал разговор с нескрываемого упрёка:

— Насколько я понимаю ситуацию в Высшем совете, Умэдзу, вы тоже напрочь отвергаете Потсдамскую декларацию противника? А вот наш посол в Москве Сато предлагает её быстрее принять. Мне только что передали текст полученной от него телеграммы.

Начальник Генштаба армии гневно повысил голос:

— Документ, Того, только называется декларацией. На самом деле это не что иное, как ультиматум Великой Империи! Но с такой постановкой вопроса я действительно не согласен. Мы ещё в состоянии, Того, постоять за интересы нации и не только на поле брани, но и на…

— Вы не хотите признать, Умэдзу, что Советы вот-вот вступят в войну на материке! — решительно прервал возражения генерала Того. — Я полагаю, что именно такое решение и стоит на самом деле за Потсдамской декларацией, хотя под ней формально и нет подписи советского генералиссимуса.

Начальник Генштаба армии снова не согласился:

— Вы, Того, используя свой дипломатический опыт, делаете выводы на основании анализа общей обстановки. Я, как военный человек, во главу своих выводов ставлю, прежде всего чисто военные аспекты. Так вот, учитывая их, я не могу разделить ваших опасений по поводу предстоящих действий Советов. Они ещё просто не готовы наступать. Их главные силы, сокрушившие вермахт, всё ещё привязаны к Западному театру военных действий. Большие расстояния и неразвитость железнодорожных коммуникаций не позволили им в течение двух последних месяцев создать хоть какое-то превосходство в силах. Для полноценного наступления — это главное.

Министр иностранных дел поставил резонный вопрос:

— Тогда почему раньше, Умэдзу, военные члены Высшего совета не поднимали этот вопрос, а дискутировали лишь по поводу войны на два фронта? Так вот два фронта Великой Империи будут обеспечены, и, по-моему, не так уж важно на каком из них противник создаст превосходство в силах.

— Я только что говорил об одном фронте на материке, Того. Второй, южный фронт, будет и впредь привязан к метрополии. Тут противник давно имеет большое превосходство в силах, но всё не может нас сломить.

— В Потсдамской декларации подчёркивается, Умэдзу, что и на южном фронте силы противника будут умножаться. И потом, разве Генштаб армии располагает точными данными о передислокации советских войск с Западного на Дальневосточный театр военных действий?

— О точных цифрах говорить, конечно, не приходится, Того, но ошибки в ориентировочных подсчётах очень редко выходят за пределы десяти-пятнадцати процентов.

Министр иностранных дел поднялся с привычного места за столом, подошёл к карте мира во всю стену, загадочно бросил взгляд в сторону Советского Союза:

— Значит, вы хотите сказать, Умэдзу, что Москва в состоянии накопить нужные для наступления силы не ранее середины или конца сентября?

Начальник Генштаба армии встал рядом с «первым дипломатом» Японии, запальчиво пояснил:

— Дело, Того, не только в накоплении нужных сил, но и в эффективности их использования в операции. Где сосредоточить большую их часть, на каком участке фронта нанести главный удар? Темп последующего наступления будут определять и условия местности, рельеф. В Маньчжурии, с какой стороны ни подойти, положение войск Квантунской армии выглядит предпочтительнее. Можно сказать и так, что её позиции надёжно оберегают высокие горы, дремучая тайга, непроходимые болота.

Того весомо возразил: