Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916–1926

В это время и познакомился с генералом Врангелем, проживавшим в вагоне с генералом Шатиловым. Он разошелся с Деникиным, должен был покинуть фронт, где у него было столько блестящих дел, и теперь выжидал решения своей участи. Через некоторое время он уехал в Константинополь. Я пришел спросить его мнения по поводу возникшего тогда в Новороссийске проекта формирования добровольных дружин для гарнизонной службы и пополнения частей. Врангель отнесся к проекту отрицательно. Из Константинополя он написал Деникину письмо с резкой критикой всей его стратегии. Даже если бы Врангель по существу был и прав во многом, что вполне допускаю, то, во всяком случае, с точки зрения воинской дисциплины он был не прав, в это трудное время подрывая авторитет Деникина, так как это письмо широко распространялось в копиях. Аналогично поступил бы Деникин, если бы после взятия Перекопа в Севастополе распространялось его письмо с критикой защиты Перекопского перешейка.

Дул норд-ост. Косил тиф.

Скосил он и буйного Пуришкевича, на похоронах которого было много народу. Уже в конце февраля, перед эвакуацией, умер от тифа и князь Е.Н. Трубецкой. Грустно было его отпевание: простой, дощатый гроб, почти пустая церковь.

В начале февраля Деникину пришлось реорганизовать правительство, чтобы в этот критический момент привлечь симпатии и энергичное содействие казачества, с политическими лидерами которых он все время воевал. Ставка на господ Агеевых и Тимошенко, представителей «революционной демократии», была последней, отчаянной ставкой. Министерство, задачей которого было поддержать фронт, было коалиционное. В него под председательством донца Мельникова вошли кадеты – Бернацкий (финансы) и Зеелер (внутренних дел), кажется, остальные были казаки (Агеев – министр труда, Харламов, Сушков и др.). Министром иностранных дел был назначен вызванный из Батума генерал Баратов.

По состоявшемуся соглашению единоличная власть Деникина сильно умалялась и создался какой-то федеративно-парламентарный строй. Члены Центрального комитета К.-д. партии вынесли резолюцию о поддержке этого правительства как совершившегося факта, не входя в критику его политической физиономии и личного состава. Подчиняясь настоянию Национального центра, Бернацкий вступил в министерство против своей воли, за что ему от Национального центра был поднесен горячий адрес. Вот что я писал в номере «Свободной речи» от 13 февраля.

«Россия представляет теперь из себя клокочущее море; русская государственность – утлое судно, потерпевшее аварию. Это судно, в последнее время с креном налево, борется с волнами. И если нам и не суждено быть в командном составе этого судна, мы должны работать в кочегарном отделении, должны спуститься в трюм, выкачивать воду и заклепывать пробоины, чтобы не дать погибнуть судну.

И тем более мы имеем основание надеяться доплыть до желанного берега, что руль не выпускает из рук испытанный кормчий, привыкший к непогодам. Корабль и с креном может дойти до берега. Придать же более устойчивое положение кораблю можно и в море, если ослабнет буря, или причалив к берегу и введя корабль в сухой док. Ослабнет ли бушующая в России буря при завоевании Харькова, Курска, или придется Москве сыграть роль сухого дока?

От скептиков я слышал и такую фразу: «Офицерство умирало за Россию, но оно не пойдет умирать за Агеева и Макаренко, за казачью республику». Я лучшего мнения о геройском нашем офицерстве. Конечно, среди них есть малодушные, усталые, тыловики и поддавшиеся развалу и разложению.

Лишь у таковых может возникнуть подобная извращенная мысль. Огромное же большинство офицеров поймет, что оно и теперь умирает не за Макаренко и Агеева, а за ту же Россию, как оно умирало за Россию и прежде, а не за Драгомирова или Лукомского, да, в конце концов, и не за Деникина или Колчака. Но Деникин сам всегда готов отдать свою жизнь за Россию, и офицеры это отлично знают, а потому у здорового офицерства никогда такого сомнения не возникнет».

И так все для попытки удержания фронта и ради этого – примирение и с личным составом правительственной власти, и с ее нелепой конструкцией. Мы все делали, чтобы подкрепить Деникина, из ослабевших рук которого вываливались вожжи.

Потому же я не подписал ходатайство, инициатором которого был, кажется, приехавший тогда Струве, подписанное многими моими друзьями, обращенное к Деникину, с просьбой назначить Врангеля командующим войсками в Крыму, которому предстояло сыграть роль последнего пристанища белых сил, если Кубани и Новороссийску суждено было пасть. Пока Деникин был главнокомандующим, я не считал правильным гражданским лицам вмешиваться в дела командования, а потому, хотя по существу я разделял точку зрения Струве, я отказался подписать это ходатайство.