В начале лета 1921 года в Париже созывался национальный съезд и совещание членов Центрального комитета К.-д. партии, и я выехал на французском пароходе в Марсель. Море было спокойное, и этот дешевый способ передвижения очень удобен. Приятно было прокатиться по морю между Константинополем и парижской страдой. Каюты третьего класса были чистые, койки хорошие, стол сносный. Я ходил пить чай и играть в шахматы в первый класс к двум офицерам французской миссии, с которыми сошелся в Феодосии. От Константинополя до Марселя ни одной остановки. Миновав Галлиполи и острова Эгейского архипелага, мы обогнули Грецию и вечером проехали чудный Мессинский пролив со сверкающими электричеством городами Сицилии и Калабрии, который мне хорошо известен, так как я три раза бывал на Сицилии. Миновав Сциллу и Харибду и Липарские острова, из которых Стромболи дышит своим вулканом, мы проехали через Корсиканский пролив и 30 апреля, на пятые, кажется, сутки, прибыли в Марсель.
Так как ожидалась первомайская забастовка, чтобы не застрять в пути, я заехал на два дня к знакомым на Ривьеру. Посетил и прелестный Монте-Карло, в который заезжал до войны постоянно по дороге из Италии в Париж. Публика посерела. Был конец сезона, но столы в казино были облеплены. Мне кажется, исчезла главная притягательная сила игры: после войны золото исчезло, играют на фишки и не видно куч золота, не слышно его звона и характерного стука золотых монет о загребающие их лопаточки.
В Париже я остановился у Маклакова в русском посольстве. Комната с полным комфортом в чудном старом барском особняке с великолепным цветущим садом. Маклаков, несмотря на свое двусмысленное положение – посла несуществующей державы, да еще не успевший до Октябрьского переворота вручить свои верительные грамоты, – сумел занять известное положение у французов; с ним считаются, и он в хороших отношениях с влиятельными чинами на Quai d'Orsay[16]
. Очень ему помогла создать положение в Париже его сестра М.А. Маклакова, которая очень умело, просто и радушно всех принимает, устраивает завтраки и обеды. Ее энергия в культурно-благотворительной деятельности поразительна. Она помогает массе беженцев, основала и содержит на собираемые ею сотни тысяч франков в год русскую гимназию. Ей удалось завязать хорошие отношения с французской аристократией и плутократией, благодаря чему ей удаются ее благотворительные предприятия. Великолепное здание посольства в запустении, и все оно заполнено разными учреждениями.В Париже у меня масса друзей и родственников из Москвы и Петрограда. Хотя он не так еще был переполнен беженцами, как впоследствии, но уже их немало, и он делается политическим их центром. До войны я с юных лет каждый год бывал в Париже, очень его люблю, но в эти два весенних месяца мало его видел, так как все больше пребывал на заседаниях и в метро. Все же удалось побывать на Grand-Prix. И здесь эмиграция начинает устраиваться и почтенно зарабатывать свое пропитание. Особенно в этом отношении отличились некоторые дамы-аристократки, не побоявшиеся открыть в Париже модные мастерские и сумевшие привлечь английскую и американскую клиентуру. Двор во время обедни в русской церкви, прозванный «брехаловкой», полон народу. По всему Парижу открыто много десятков столовых, ресторанов и ночных кабаков. В общем в парижском беженстве гораздо больше денежных людей, чем в Константинополе и вообще на Балканах, но чувствуется большая, чем там, оторванность от России. Разумеется, и здесь беженцы – патриоты, мечтают вернуться в Россию, но патриотизм их пассивный, не действенный. «Сестрочеховская» тоска по Москве, но граждан мало, все обыватели, занятые своими личными интересами и отчасти развлечениями. О жертвенной любви к Родине, которую я наблюдал в армии в Галлиполи, нет и помину.
О далекой армии мало знают, мало интересуются ею, не понимают ее. Я устроил публичное собрание с докладами об армии в большом помещении, на котором выступали Карташов, Струве и я, и зал был наполовину пуст.
Членов Центрального комитета К.-д. партии съехалось 19 человек, число почтенное для пленарных заседаний и в Москве и в Петрограде. Милюков уже изобрел свою новую тактику для партии и стал ее пропагандировать в своих «Последних новостях», не сговорившись с товарищами по Центральному комитету. Как и на юге России, он повел свою линию и думал, что партия за ним последует. Но и здесь он остался в меньшинстве, ни Центральный комитет, ни партия за ним не последовали. У нас состоялись многочисленные дневные и вечерние заседания. Много было разговоров и споров. Впервые съехались после России руководители и большею частью основатели большой влиятельной партии, лидер которой повел самочинно свою политическую линию. Председательствовали мы по очереди.