Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920

   В апреле и декабре 1916 г. в ставке прошли два совещания, на которых общую ситуацию описывали командующие фронтами. Они докладывали о «полной дезорганизации в Петрограде», о всеобщем мнении, что «у нас было все, но мы не сумели им распорядиться» (генерал Рузский); о «разваленном транспорте и плохом снабжении, которое снижает боевой дух» (генерал Эверт); о «дезорганизации на транспорте» (генерал Гурко); о «неспособности страны кормить колоссальную армию в двенадцать миллионов» (генерал Шуваев); о растущем числе мятежей в частях, как спонтанных, так и вызванных экономическими причинами (Эверт); об усталости от войны и пропаганде (генерал Рузский, генерал Брусилов). На вопрос о том, какие меры следует принять, чтобы улучшить положение, генерал Шуваев пессимистически ответил, что дело не в «принятии мер» по наведению порядка, а в необходимости «считаться с реальностью».

   Но для этого у высшего генералитета не хватало смелости. Даже сын Родзянко, которого отец считал «спокойным и уравновешенным офицером» (не говоря о преданности монархии), впал в отчаяние и, несмотря на улучшение снабжения армии, писал отцу с фронта:

   «Ты должен сообщить императору, что убивать людей бессмысленно... Все в армии чувствуют, что без видимых причин дела изменились к худшему; люди великолепны, у нас есть пушки и снаряды, но у генералов нет мозгов. Очень плохо, что мы не имеем аэропланов. Никто не доверяет ставке и тем, кто ею командует. Мы готовы умереть за отечество, но не за генеральский каприз. Во время боя они сидят в безопасных местах, редко появляются на передовой, а мы умираем. И рядовые, и офицеры думают, что, если система не изменится, мы не сможем победить. Это нужно понять»¹⁵.

   Наконец, будущий герой первого контрреволюционного (корниловского) мятежа генерал Крымов во время специальной поездки в Петроград с большой группой офицеров сообщал:

   «Больше так продолжаться не может. Из-за полного отсутствия преемственности приказов и тщательно разработанного плана, из-за безответственных назначений на высшие командные посты наши блестящие успехи были сведены к нулю; среди солдат растет недоверие к офицерам в целом и к своим непосредственным командирам в частности; армия постепенно разлагается, и дисциплина трещит по всем швам. В таких условиях вполне может случиться, что солдаты откажутся наступать и, что ужаснее всего, под влиянием преступной агитации, которую никто не может остановить, этой зимой армия просто бросит окопы и поля сражений. Таково зловещее и постоянно усиливающееся чувство, которое испытывают в частях».

   Других чувств там просто не могло быть. «Только кровью этого пушечного мяса, – пишет генерал Верховский, – мы вынесли три года войны. Откуда возьмется чувство уверенности?.. Нам могли бы помочь только героические усилия по смене командного состава». 8 декабря 1916 г., за три месяца до революции, он пишет: «В некоторых частях слышится негромкий, но тревожный шепот: «Мы будем защищаться, но в атаку не пойдем»¹⁶.

   Чтобы завершить картину, назовем еще одну причину развала царской армии: дисциплинарные меры, которые офицеры применяли к солдатам, были немыслимы для армии цивилизованной страны; такие методы используют только худшие из азиатских деспотов, унижая человека и лишая его самоуважения. «Жестокости и оскорбления были частым явлением, иногда глупым и ненужным», – скрепя сердце признает Деникин. Это слишком мягко сказано. В 1915 г. на фронте официально ввели телесные наказания. За «самострелы» полагалась смертная казнь. Деникин пытается оправдать жестокие дисциплинарные меры несознательностью рядовых, а смертную казнь – неэффективностью других методов борьбы с дезертирством: страх погибнуть в бою должен быть меньше страха перед расстрельной командой. Ясно было одно: если солдатские массы потеряли веру в своих командиров, то возвращать эту веру с помощью телесных наказаний и расстрелов – только подливать масла в огонь. Это питает пламя мести, горечи, взаимной ненависти и ведет к беспощадному уничтожению офицеров солдатами. Абсурдно говорить о «зловредной пропаганде элементов, чуждых армии», если лучше всего солдат агитирует поведение их командиров. Кто сеет ветер, пожинает бурю.

Глава 10 Временное правительство

 Мы оставили Временное правительство в тот момент, когда его председатель князь Львов объявил состав своего кабинета, а способный царский министр Кривошеин с мрачным недоумением объявил его слишком правым, а потому опасным не только для чуждой ему революции, но и для любимого отечества.