Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920

   Солдат не волновался бы, если бы земельный вопрос решился в его отсутствие в пользу крестьянства. Он прекрасно понимал, что при разделе земли государственные органы не забыли бы о нем, если бы были народными по своему характеру. Но отсрочка решения земельного вопроса сверху создавала опасность попыток его решения снизу путем стихийного захвата помещичьих земель и собственности. Тогда восторжествовал бы принцип «кто смел, тот и съел». Результатом стало бы бегство солдат с фронта, чтобы не опоздать на «черный передел». Такой исход могло бы предупредить только успокоение крестьян в деревне и на фронте с помощью правительственных мер, доказывающих, что на этот раз передача земель крестьянам будет проведена со всей серьезностью. Слишком долгая задержка сбивала людей с толку и пробуждала старое недоверие. «Рабочие получили восьмичасовой рабочий день безо всякого Учредительного собрания, потому что знали, как нажать на хозяев; давайте-ка мы сами нажмем на помещиков». И нажим начался, причем серьезный. Ему способствовала бездеятельность правительства.

   Кроме того, существовал третий жизненно важный вопрос: национальный.

   Что касается поляков, то правительство понимало значение этой проблемы. Оно издало специальный манифест о создании полностью независимой этнографической Польши, в состав которой войдут три части: русская, австрийская и немецкая. Однако оно втискивало эту прекрасную идею в сомнительные рамки панславизма. Польша должна была заключить союз с Россией и присоединиться к общему «плану борьбы против воинствующего германизма». «Вступление в добровольный военный союз с Россией позволит Польскому государству стать прочным щитом против давления, которое Германия и Австро-Венгрия оказывают на славян». Политическую структуру Польши должно было определить «Учредительное собрание, созванное в польской столице». Одновременно русское Учредительное собрание должно было определить западные границы России, необходимые для создания независимого Польского государства.

   Это казалось большим достижением на пути к русскому либерализму. Ранее только одна партия, партия эсеров, отказалась от принципа объединенного всероссийского Учредительного собрания и говорила об «Учредительных собраниях» во множественном числе. Из этого принципа вытекало требование проведения Учредительного съезда финского сейма, а также установления новых отношений путем добровольного соглашения российского и финского Учредительных собраний.

   Однако Временное правительство по этому пути не пошло. Оно долго и упрямо торговалось с финнами, отменило все царские указы, принятые в нарушение финской конституции, пообещало «развить конституцию Финляндии и утвердить на сейме расширение ее бюджетных прав, включая право вводить собственные таможенные пошлины». Еще более непримиримую позицию оно занимало по отношению к литовцам, требовавшим административной автономии, и украинцам, которые настаивали главным образом на украинизации школ, судов и административного делопроизводства, а также на назначении специального комиссара по украинским делам во Временном правительстве.

   Милюков, по инициативе которого Польше пообещали полную независимость, объяснял, что требования поляков и финнов более неопровержимы, чем требования других национальностей; кроме того, их военное положение было совершенно разным. В случае сухопутных операций Германии Финляндия обеспечивала прямой выход на Петроград. Польша же была полностью оккупирована немецкими войсками; манифест Временного правительства укрепил надежды поляков и усилил их сопротивление немецким и австрийским попыткам создать польскую армию в полмиллиона штыков и привязать Польшу к новому союзу Германии и Австро-Венгрии. Распространение аналогичных прав на другие национальности России, не диктующееся столь же неотложными причинами, предопределило бы будущее устройство страны, а потому должно было быть отложено до Учредительного собрания⁶.