Вот под таким крестом и «горбилась» она в своей благополучной суетной жизни. Как звали ту женщину, свившую дворянское гнездо на зависть завистникам, на утеху собственному тщеславию? Ведь сгорели даже документы.
Жизнь с чистого листа - слова, ставшие почти буквальными.
А меня очень интересует, наказали ли ту поджигательницу. А София смеется: кто накажет ее, не пойман - не вор. Потом вдруг становится серьезной: - Умерла она. Мучилась очень. А перед смертью позвала меня, покаялась в своем грехе. Хорошо что успела. Теперь ей там полегче будет. А без покаяния... Страшно.
Не унес человек грех свой тяжкий в могилу. Здесь, в земной жизни, успел шепнуть слова раскаяния, шепнуть, прежде выстрадав, прежде переболев. Вот оно, главное, и понимать это - понимать уже очень многое, почти все в жизни.
Понимание это давалось великой победой над собой. Тяжелый крест, из самых массивных и основательных, подняла маленькая женщина, стройная, как девочка фигуристка. И понесла этот крест по жизни, уже не вопрошая, за что, уже ни о чем вообще не вопрошая. Потому что за короткий миг, как вспышка спички, поднесенной к сухому дереву веранды, ответила она сразу на все вопросы.
А потом был выгодный заказ по книжной графике. Она сидела ночами, торопилась к сроку и к сроку успела. Дыр после пожара великое множество. Но вот когда деньги были разложены аккуратными стопочками, каждая по своему назначению, загнулся край газеты, на которой они лежали, и глянули на Софию с газетной фотокарточки славные скибовские ребятки - Сережа, Таня, Андрейка. Вот тогда-то и собрала она эти стопочки в одну, вот тогда-то и отнесла их на почту к «девочкам» Надо ли спрашивать сейчас - почему? Да потому, что, пережив беду и выбравшись из нее, София понимает отчетливо, что Ирине и Сергею не обойтись без людей в бурном житейском море. А то, что они не знакомы ей, так что же - все люди, все сестры и братья, и делить нам нечего, да и хвалиться друг перед другом особенно нечем.
А мне подумалось вот о чем. София своим искренним поступком напомнила почему-то забытый закон человеческого бытия. Мы не порознь, мы вместе - так приблизительно он звучит. Да, да, мы порознь, мой дом - моя крепость, моя личная жизнь - моя неприкосновенность, нам обрыдла колхозная психология, обрыдло, что единица - ноль... Все это так, но мы вместе. Незримые нити прочны, и никто и никогда не отсидится в доме своем - крепости, особенно когда ему плохо и бесприютно. И не крепость это тогда, а тоскливая камера-одиночка. Почувствовать себя не порознь, а вместе - удел немногих, сильных и, пожалуй, удачливых. Удача - пожар?! - возмутитесь вы. Нет, пожат - беда. Удача - выйти из этой беды не надломленным и озлобленным, а великодушным и до чужой беды зорким. Вот как София, сидящая сейчас передо мной с мольбой во взгляде - не надо писать об этом, не надо...
Как права она, как права. Мы очень грешим против самой природы добра, обставляя свои поступки разжевыванием мотивов содеянного. София искренне боится этого и искренне этого не хочет. Ну и что, деньги, скажет она, были, вот и послала. Что я могла пообещать ей? Только то что обязательно выполню ее просьбу и не назову фамилии. Хоть и простенькая фамилия, таких в любой телефонной книге хоть отбавляй, но не назову. Только София - оставлю. Во-первых, имя - ориентир надежный, это как с пожаром: не пойман - не вор, а во вторых, имя свое София («премудрость») несет она по жизни достойно и бережно, как несут судьбу свою люди, которые выстрадали ее, а не получили под проценты от благополучных родственников.
6. Повестка в суд на имя Гамлета Извечный вопрос «Быть или не быть?» стоит перед девятиклассником. Он постигает жизнь, ошибаясь и набивая шишки. Разве дано уберечь нам детей от зла? Не в наших это силах. Но в наших - подставить им свое плечо и сказать «держись».
«Хоть бы не вызвали, хоть бы не вызвали, хоть бы пронесло»... Вызвали.
- Я не выучил. Я вчера... Зуб болел, ходил пломбировать. Поздно пришел, не успел.
- Врешь. И врешь неинтересно. В прошлый раз у тебя тоже болел зуб. Ни мне, ни Шекспиру ты этим не навредишь. Себе только. Но если человек вредит сам себе...