Великая Скифия

Оставшись один в подземелье, старый раб еще раз проверил качество кладки стен, тщательно осмотрел края пролома, аккуратно собрал камни, упавшие внутрь сокровищницы, смел весь мусор и вообще уничтожил следы их пребывания здесь. Не спеша, по-стариковски, начал карабкаться в пролом, стараясь не насорить щебнем и не обвалить слабо держащиеся камни.

Вода и глина оказались совсем недалеко, в одном из боковых разветвлений главной галереи. Работа закипела. Даже архонты помогали месить глину и подавали камни.

Навар работал вдохновенно, как художник. Одной рукой он поддерживал камни и гладил их со стороны сокровищницы, другой любовно укладывал их один на другой. Ему казалось, что сейчас он строил собственное счастье.

Пролом был заделан. Началась грубая кладка крупных камней для заполнения бреши во всю толщу стены. Архонты видели, что рабы стараются изо всех сил. Даже Костобок ослабил свои подозрения. «Неужели хозяева обманут нас?» – спрашивал он себя, подавая камни. Ему тоже не хотелось, чтобы о нем подумали плохо херсонесские владыки, и он укреплял в себе убеждение, что их обещания не могут быть ложными.

Наконец работа закончена. Все облегченно вздохнули. Рабы расправили спины, огляделись с удовлетворением. Факелы догорали.

– Вот и все, великие архонты! – устало, но с веселым видом объявил Навар.

– Сделали хорошо, – оценил Миний. – Вы заслужили награду. Забирайте инструменты, пойдете отдыхать.

7

Ночью Делия проснулась от неясного звука, словно пригрезившегося во сне. Она вопросительно уставилась глазами в темноту. Успокаивающее чувство оторванности от мирской суеты, которое так благотворно подействовало на нее вначале, вдруг исчезло. Появилось тревожное ощущение как бы близости какого-то постороннего, стоящего рядом и отделенного от нее лишь непрочной завесой темноты. Прохладный воздух нежилого помещения изменился. С непонятной встревоженностью больная явственно ощутила необычный для храма запах не то испорченного рыбьего жира, не то морских водорослей и как бы еле уловимое излучение теплоты чьего-то тела.

Она вздрогнула от легкого прикосновения к ее лбу. Будто летучая мышь задела ее своим легким крылом.

Следуя неясному побуждению, Делия поднялась с ложа, закуталась в одеяло и с тревогой в душе поспешно двинулась к выходу. Дверь оказалась открытой. За ней маячили внутренние колонны храма, чуть освещенные светильником, что еле тлел у нот розовой статуи.

«В храме люди! – решила больная, все более поддаваясь беспокойному предчувствию. – Но где они?».

– Ах!

Она чуть не упала, поскользнувшись. Наклонилась, протянула руку и быстро отдернула. Пальцы коснулись чего-то теплого, клейкого. И одновременно из полумглы неясно выступило бледное пятно с темными провалами глаз и рта и такие же бледные, бесплотные тени обнаженных рук, раскинутые на полу храма.

«Труп!.. Но чей?..»

Эти догадка и вопрос возникли одновременно с пронзительным криком, вырвавшимся из груди и звонко расколовшим тишину храма. Темные своды ожили, ответили тысячеголосым эхом. Храм Девы недаром славился своими акустическими свойствами. Целая гамма отголосков слилась в один мощный вопль, в котором ужас, поразивший женщину, прозвучал в многократно увеличенном масштабе. Это был нечеловеческий, оглушительно громкий призыв о помощи. Его сразу услышали стражники у ворот, патрули на улицах и дозорные на ближних башнях.

Послышались голоса людей, топот ног, лязганье железа.

– В храме кто-то кричит!

– Эй, стража! В храме тревога!

– К оружию!..

Гекатей одним из первых услышал страшный вопль, но не сразу догадался, что он издан человеческим горлом.

– Стойте здесь, – распорядился он, а сам кинулся прямо в храмовые ворота, сопровождаемый несколькими товарищами.

– Что случилось? Кто кричал?

В пристройке, где жили Мата и воспитанницы, замигали огни. Старшая жрица выскочила полуодетая, выбежали иеродулы с факелами. По колоннам храма и узорчатому фронтону забегали желтые полосы света. Тени за колоннадой сгустились и вздрагивали, подстегиваемые огнями. Вынырнули из тьмы испуганные, недоумевающие лица, фигуры бегущих людей. За периболом храма кто-то кричал диким голосом:

– К оружию, херсонесцы, Дева в опасности!..

Мата вместе с толпою воинов и храмовых женщин-рабынь подбежала к ступеням храма. Оттуда уже вышел Гекатей. Его лицо при багровом свете казалось страшным, перекошенным от боли и гнева. Он нес на руках окровавленный труп женщины.

– Моя мать… убита… – объявил он приглушенным голосом.

Мата оказалась рядом. Она выхватила из рук иеродулы факел и подняла его к лицу убитой.

– Очнись, Гекатей! – закричала она вне себя. – Какая это мать!.. Это же дежурная иеродула Ликия! Она должна была всю ночь поддерживать огонь в светильнике!.. О боги!..

Она отпрянула от убитой и завизжала в непобедимом страхе:

– Смотрите, смотрите!.. В груди Ликии таврский нож! Тавры!.. О олимпийцы!.. В храме тавры!

Теперь все увидели, что из груди трупа торчала рукоятка бронзового ножа.