Великая Скифия

– Привет тебе, витязь! – разом закричали херсонесцы, не опуская копий. – Скажи, кто ты, и мы будем твоими друзьями!

– Я сотник царя Палака, – ответил Лайонак, тяжело дыша от усталости.

– А мы воины города Херсонеса!

– Значит, мы враги!

– Выходит, так!.. Но мы помогли тебе одолеть твоего противника, высоко ценим твою храбрость и не поднимем на тебя оружия!.. Наше дело – спасти жизнь и честь этой девушки!

– Этой девушки?.. Ага!.. А скажи, Гедия: ты знаешь этих людей и доверяешь им?

– Да, они добрые граждане и друзья моего отца!

– Гм… – тихо отозвался Скимн, толкая друга в бок. – Мы – друзья Херемона.

– Тсс… Ты должен знать, что в беде все друзья, кто нам помогает.

Лайонак подумал с минуту, слез с седла, не спеша достал нож и двумя взмахами отрезал голову убитого Напака. Гедия затрепетала при виде этого, опять вспомнила красное пятно на снегу и ужаснулась в душе жестокости и кровожадности степняков. Лайонак поднял отсеченную голову за пышные волосы.

– Если так, – сказал он, – отправляйся, молодая жрица, в Херсонес с друзьями своего отца! Только не забудь о поручении царицы!

– Не забуду! – тихо отозвалась девушка, не будучи в силах оторвать взора от мертвой головы.

Лайонак с трудом взобрался на Альбарана и, не оглядываясь, поскакал в степь. Его лошадь заметно хромала.

Глава пятая. Осуждение Херемона

1

Херемон, сын Никона, из рода Евкратидов, был и оставался одним из самых богатых людей в Херсонесе, владетелем кораблей, домов, немалых накоплений в виде дорогой посуды, золотых статеров, погребов со старыми винами, сохранившимися даже после осады.

В Керкинитиде, Стенах, Прекрасном порту имелись у него склады, десятки доверенных лиц занимались до скифского нашествия скупкой хлеба и торговлей с варварами.

– Чьи караваны с хлебом идут с Равнины в Керкинитиду?

– Богатого Херемона!

– На чьих многовесельных судах развеваются разноцветные флаги?

– На судах богатого Херемона!

– Чьи рабы ломают камень в горах?

– Его же!..

Было странно видеть, как сотни, тысячи людей, подобно кропотливым муравьям, тащили каждый свою ношу, чтобы опустить ее к ногам земного бога – костлявого Херемона. Росла и умножалась из года в год слава «грифа, стерегущего золото», увеличивались и его богатства.

И казалось, особенно тем, кто слышал об этом человеке где-нибудь в далеком углу Тавриды, но никогда не встречался с ним лицом к лицу, что Евкратид – человек высокого роста и необыкновенной силы, могущий устрашить своим видом кого угодно, что он полон энергии, утопает в роскоши, живет в многобашенном дворце и вообще похож не то на сказочного великана, не то на могучего царя, окруженного тысячами подданных и сотнями слуг.

Но богатый Херемон был немощен и стар. Он иссох, как стебель прошлогоднего бурьяна, что торчит среди снежной пустыни и печально склоняется под напором холодного ветра.

Он носил поношенную одежду и искал средства от вшей, которые по неизвестной причине нашли свой приют на его полумертвом теле.

Старик не имел сына, и единственной наследницей его была прекрасная лицом и добрая нравом Гедия, воспитанница храма Девы-Покровительницы.

Перед советом города стояла немаловажная задача решить судьбу имущества Херемона на случай его смерти. Это имущество составляло немалую часть, так сказать, «национального» достояния Херсонеса.

Да и не только об имуществе Херемона болели души отцов города-государства. Дело шло о дальнейшем существовании многорукого и многоликого хозяйственного организма, который работал на этого человека и сросся со всей общественно-хозяйственной системой полиса.

Структура полиса была очень компактной. В ней в неразрывном единстве сосуществовало личное и общее. Хлеботорговое дело являлось одним из самых мощных щупальцев небольшого, но прожорливого государства-спрута, его рабочим придатком, проникающим в самую толщу живого тела Скифии и жадно сосущим его соки. Херемон входил в кучку хлебных магнатов, фактических хозяев города. Разрушить его хозяйство – значит парализовать одну из самых сильных присосок Херсонеса, отсечь клешню у рака, перебить крыло у птицы!.. Расстройство хозяйства и торговли старого «грифа» могло ослабить всю колонию.

Это понимали многие, но относились к Херемону по-разному.

Бедные – а их в Херсонесе было немало и с каждым годом становилось все больше – ненавидели костлявого кащея за его безжалостное отношение к должникам, за его скупость и черствость к тем, кто гнул на него спину, умножал его богатства.

Но многие радетели демократии, такие, как Бион, то есть люди среднего достатка, которые желали сохранения заведенного порядка вещей и боялись потрясений, замечали глубокомысленно:

– Херемон, несмотря на жесткость характера и неприглядную внешность, хороший гражданин и демократ!.. Будь на месте Херемона сильный и честолюбивый человек, он стал бы тираном Херсонеса. А Херемон удовлетворяется должностью пастуха священных овец и не претендует на большее.

Такого же мнения были и высшие демиурги, которые цепко держались за кормило государственной власти, умело используя ее для собственного обогащения.