Великая страна

— Меня немного отпустило на самой свадьбе: и в церкви, и потом, в длинном бревенчатом баре, специально камуфлированном под деревенскую избу. Знаете, в жизни каждого есть моменты, когда его с гиканьем подбрасывают и качают на руках. Но потом наступает нормальное серое утро и приходится мыть гору посуды. Посуду, кстати, вымыла моя теща. Я женился девственником и, как ни глупо это прозвучит, надеялся до последнего, что у меня не получится… извините, Мэгги, но уж если рассказывать, то слова не выкинешь. Не тут-то было, член у меня стоял, как фрагмент водопроводной трубы, и воспользоваться им оказалось так же просто, как молотком или угольником. Наступило утро, но не серое, а розовое, с соловьями и магнолиями. Лиззи, совершенно счастливая, глядела в белоснежный, с выпуклым амуром, потолок, а я чувствовал себя, как если бы последнюю щелку в моем доме… то ли в моем черепе конопатили благовонным воском. И, как вы догадываетесь, примерно в одиннадцать нам принесли кофе в постель. Кто-то злонамеренно продолжал вычерчивать мою жизнь белым по белому. Я сходил с ума.

Глава 18. Человек — кузнец своего счастья

Человек сам кузнец своего счастья. Знаете пословицу, Мэгги, не эту, другую, про грабли. Так вот, кузнецу Гэри Честерфилду предстояло собственными руками выковать грабли, на которые впоследствии можно было бы наступить. Просто чтобы очнуться.

Для начала я попробовал сменить компанию на дурную, но в университетской среде это оказалось так же невозможно, как, например, утонуть в Мертвом море. Я мог, прилагая известные усилия, перейти в менее рафинированный круг, где добродетель более тупа, а веселый порок так же безгрешен. Мне предлагалось погибнуть при помощи двух бутылок легкого красного вина за вечер и честной игры в роббер. Я сумел добавить в белое поле дополнительный оттенок белого. Однажды я приобрел гигантскую бутылку джина и уже собрался прикончить ее в одиночку, но одно представление об удивленном лице Лиззи заставило меня выкинуть бутылку, точнее, спрятать в дальнем углу кладовки. Впоследствии ее нашла там теща и настояла на этом джине какой-то целебный корень.

Я избрал академическую стезю и остался при аспирантуре. А занимался я, Мэгги, искусствоведением, как, впрочем, и сейчас занимаюсь. Театр, телевидение, кино, понемногу музыка, живопись, даже литература. Как на грех, это занятие нравилось мне и удавалось.

Знаете, когда персонаж мультфильма стукается на лету о сковородку, художник-садист изображает вокруг его головы хоровод разноцветных звезд. Я жил в эпицентре этого хоровода. Я сейчас чуть не сказал по инерции, что начал терять сон и аппетит. Нет, Мэгги, весь цинизм ситуации заключался в том, что я как раз неначал терять сон и аппетит. Все мои системы функционировали так же образцово, как на «Титанике». Женщины-профессора, превратившиеся для меня из существ по ту сторону кафедры в наполовину коллег, кошачьими голосами сообщали мне, что я совершенно не меняюсь последние семь лет. Из умеренно интересных событий мне светила плановая и благородная смерть в накрахмаленной постели лет этак через шестьдесят, при нотариусе и враче. Да и затем, судя по близорукой улыбке на поросячьем лице нашего университетского пастора, меня ожидало примерно то же блюдо, но уже навечно. В незримом табеле по его предмету у меня значились одни пятерки, если не считать, конечно, этого жуткого дребезга внутри, но видит Господь, я не был в нем виноват…

— А может быть, — прокашлявшись после долгого молчания, вступила Мэгги, — вам полагался бы индивидуальный рай, где вы были бы нищий, язвительный, колченогий, в вечных кислых супах и трухлявых табуретках, с постоянной ноющей болью в селезенке? И каждое утро сквозь сладкий сон вам приходилось бы переться на задний двор, в вонючий курятник… — Мэгги осеклась, увидев выражение лица Гэри. А он слушал ее слова, как музыку.

— Вряд ли, — ответил Гэри, посерьезнев. — Я думал о такой возможности. Дело в том, что рай предполагает перемену участи, но не перемену самого человека. Весь мой кошмар был во мне. А Господь, Мэгги, не отключает кошмара внутри тебя. На это тебе дается приличный срок в семьдесят-восемьдесят лет.

Господь… Я предположил, что он имел что-то в виду, сделав меня американцем. Тогда я назвал происходящее со мной проблемойи собрался в ней разобраться. Можно было бы добросовестно обсудить ее с товарищами, но у одного из них умирала от рака мать, а у другого возникли собственные проблемыс налогами, и мои жалобы им показались бы начинкой какого-то бездарного фельетона. И я изъял ровно сто двадцать долларов из бюджета нашей молодой семьи для посещения психолога. Сидя перед его дверью, я осознал две странные вещи: что это происходит со мной и что это происходит всерьез.

Глава 19. Благополучие как проблема

Двадцать долларов он заработал тем, что выслушал меня без смеха. На остальные сто ему предстояло дать мне совет.