Великая страна

Это был средних лет еврей, то ли армянин, с носом, напоминавшим водопроводный кран, и грустными глазами в форме зрелых слив. Выражение его лица словно говорило посетителю: ну что я могу вам сказать…

Он назвал мой случай запущенным и даже дефинировал его по-латыни, причем его глаза полыхнули при этом оранжевым, как будто сливы на мгновение показали мякоть. Он порекомендовал мне подумать о тех людях, которым еще лучше, чем мне. О сынках миллионеров и победителях лотерей. О Леонардо ди Каприо. Он припомнил несколько исторических фигур. Это было логично, но неубедительно. Тогда он взглянул на часы, словно они показывали остаток от моих ста двадцати долларов, и посоветовал мне совершить мелкое правонарушение. Это даст мне либо царапину на биографии, либо легкое нытье совести, а при следующем визите мы обязательно подумаем, как развить этот успех. Я последовал этому мудрому совету немедленно, сперев пепельницу из его фойе. Прекрасная пепельница, Мэгги, в форме морской звезды. Она и сейчас у меня, я могу вам ее показать. Нет нужды говорить, что ни моя биография, ни совесть от этого не пострадать не сумели. Больше я к нему не пошел.

Само слово проблемаоказалось весьма удачным. Достаточно было сухо сообщить собеседнику, что у тебя проблема, как он кивал с видом полного понимания. Иногда требовалось уточнить вид проблемы: медицинская она или, допустим, финансовая. Моя проблема была метафизическая. Дуг Клеменс, зайдя в мое подсознание по самую щиколотку и уже захлебываясь, на слове метафизическаяотослал меня к индейцу чероки.

— Где, — спросил я его, — теперь найдешь настоящих чероки?

— Билл, — ответил он, — учится на третьем курсе философского. Ты найдешь его в двадцать третьей комнате.

Нехорошее предчувствие овладело мной перед дверью двадцать третьей комнаты. И точно, ткнув ее, я обнаружил перед собой индейца с дешевой карикатуры, голого до пояса, натурально краснокожего и с вороным скальпом, аккуратно завязанным ленточкой.

— Билл? — спросил я на всякий случай, но тут индеец сделал неопределенный жест в глубь комнаты и вышел. Там на кровати сидел жирный и благополучный человек, напоминавший скорее китайца.

— Билл, — сказал он, — это я. Проходите.

— А это кто был?

— А это пижон Дэвис с Майами.

Помня о повадках индейцев, я предполагал, что мы с Биллом сейчас раскурим какую-то ошеломляющую трубку и, сцеживая по два слова в час, примерно послезавтра доберемся до моих дел. Но Билл попросил изложить мою проблемупо возможности сжато и точно, что я и сделал. Когда время рассказа сомкнулось с текущим временем моей жизни, Билл сидел, закрыв глаза и, казалось, дремал.

— И вот, — закончил я, — следуя просьбе этого жирного чероки, я рассказал ему свою жизнь и увидел, что он уснул от удовольствия.

— Он вовсе не уснул, — отозвался Билл, не открывая глаз, — и вот что он скажет в ответ своему белому брату.

Глава 20. Поймай-солнце

В верхнем течении Миссури есть сырые и темные леса. В самых мрачных местах этих лесов растет белый цветок. Мои предки называли его поймай-солнце, и вот отчего: организм цветка так устроен, чтобы поворачивать сам цветок навстречу лучу, как локатор. Его стебель свободно выгибается, как стояк настольной лампы за восемь долларов. При нужде он может просунуть свой венчик в щелку между корнями секвойи. За счет ловкости и труда белый цветок получает каждый день свою порцию тепла и света, чтобы не умереть.

Белые женщины пристрастились покупать у чероки белый цветок. Взглянув на его чахлый вид и услышав его имя, они понимали, как нужно его содержать. Они ставили его на подоконник южного окна и отдергивали штору. А самые смышленые из них на ночь оставляли зажженную лампу позади цветка.

И цветок, следуя своей программе, ловил белыми лепестками огромное солнце, а на ночь, если хватало сил, оборачивался к белой ослепительной лампе, и сгорал в их огне за сутки или двое, потому что ему нужна была лишь капелька солнца, а в основном сырость и темнота. И когда он уже почти умирал, у него недоставало сил обернуться к горящему кругу. В тени он слегка приходил в себя и копил эти силы, но накопив, сразу дергался навстречу мертвящему огню, чтобы засохнуть в прозрачную смерть.

Я не помнил, как выбрался из двадцать третьей комнаты. Я поспешил к себе домой, и увидел лицо Лиз — оно мгновенно обернулось ко мне, словно белое лицо цветка.

И моя жизнь пошла, Мэгги, завертелась именно с этой минуты. Беспросветная, извините за дурной каламбур, история цветка поймай-солнцевроде как прорвала белесую пленку между мной и моей жизнью. Я увидел, что вовсе не все так сладко, как мне казалось. Это был дефект зрения, и я ведь это знал.