Великая тайна Фархелема

Но особенно потрясло человечество Фархелема, кажется, и не это — а то, что, когда на волне бурного прогресса техники в странах Южного континента стал пробуждаться интерес к исследованию (и, по сути, открытию для себя) самой планеты, не ограниченному более лишь отдельными отрывочными сведениями о населённом полудикими племенами Экваториальном, и ещё более скудными — о далёком, почти безлюдном и совсем мало посещавшемся в древности Северном, и туда стали снаряжать уже систематические исследовательские экспедиции, ставшие затем всё более углубляться в неизведанные прежде океанские просторы в поисках всё новых и новых дальних островов — очередная такая экспедиция, имевшая целью уже кругосветное плавание, вместо этого вернулась с вестью о преградившем ей путь целом континенте, существование которого не следовало ни из каких преданий и хроник — по крайней мере, широко известных. И пусть сам континент (как определили последующие морские экспедиции, а с изобретением авиатранспорта подтвердили ещё два стратосферных полёта, и один — с высадкой части экипажа дирижабля) оказался чрезвычайно гористым, исключительно труднодоступным по всему периметру, и потому практически бесполезным в плане заселения и освоения людьми — но всё же это был не остров, а именно большой континент, о котором во всех известных издревле мифологических схемах сотворения мира никак не упоминалось. Даже напротив, в некоторых прямо говорилось: «Суши за морем на Западе изначально нет» — потому никто и не ждал встретить континент в той части планеты, где не думали найти даже малых островов. А ведь эти схемы претендовали, ни больше ни меньше — на объяснение всего Мироздания, начиная с самого сотворения! И теперь получалось: этот континент, согласно им, не был сотворён вместе с остальной Вселенной! Его не должно быть — но он был! И даже более того: когда стали разбираться, в некоторых мифологиях не нашлось ничего определённого и о Северном…

Но человечество Фархелема недолго пребывало в смятении. С ростом суммы знаний о мире всё более менялись и общие умонастроения: всё очевиднее становилось, сколь многих не только научных, но и нравственных истин не содержали учения, традиционно принимаемые за средоточия древней мудрости. Стал падать их авторитет уже и как морально-этических доктрин… Ведь за сотни, тысячи лет — они так и не привели к коренному совершенствованию жизни общества, или хотя бы решению каких-то его проблем. Войны, несовершенство законов, имущественное и социальное неравенство людей — всё это существовало как бы параллельно им, даже по-своему освящаясь ими, а все попытки воплотить их идеи и предписания на практике — заканчивались, как правило, созданием малочисленных сект, общин, и лишь изредка — крупных государственно-политических образований, да и то человек в них тяготился навязанными ему предписаниями, и был скорее несчастен, чем счастлив… История Фархелема знала разные утопии: и имущественное равенство с полным отказом от личной собственности, передачей её в общинную (Вохрила Второго), и уход в дикую природу(Вохрила Третьего), и мелочную регламентацию всех сторон жизни личности и общества на основе «единственно правильного» образа мыслей (Занклу-Хартвеса) — но всякий раз это оказывалось не принято основной массой общества. Либо оставалась устойчивая, но малочисленная группа последователей, либо дело кончалось тихим упадком или социальным взрывом — но ни разу так не был найден путь, приемлемый для больших масс людей, и в дальнейшем всё новые подобные поиски лишь умножали смятение и раскол. Оставалось прийти к выводу: ничего сверх уровня знаний и представлений самих древних фархелемцев, эти учения не содержат… Было, впрочем, и мнение, что действительно великие откровения — это не те распространённые мифологии, их и поныне хранят в тайных обителях, а широкое хождение имеют лишь профанации и подделки — но и оно не вызывало уже особого интереса. Тайные знания были практически недоступны, о самих их хранителях ходили лишь смутные догадки — но всё шире распространялось новое научное знание, обществу требовалось всё больше образованных людей для практической работы, а не пребывания в лоне тайных организаций, да и сама перспектива провести жизнь где-то в отрыве от так много обещающей и успешно развивающейся цивилизации мало кого вдохновляла… И именно народы чхаино-каймирской расы — которым и прежде не была свойственна особая закрытость «людей знания» от общества, как у других народов, и образ мышления был скорее философско-космологическим, а не нравоучительно-мифотворческим, ориентируясь на постижение реальности, и устройство жизни согласно ей, а не конструирование предвзятых отвлечённых мифологических схем — как-то легче других воспринимали всё новое, и находили своё место в меняющемся мире…