Великая тайна Фархелема

Взрослый, как полноценная личность, имел право на какие-то человеческие черты, особенности, слабости, мог бывать больным, усталым, что-то забыть, не знать, не уметь, не хотеть, в конце концов — с ученика же, как с «заготовки человека», можно было требовать на пределе его способностей, не снисходя ни к каким обстоятельствам жизни. Взрослый мог быть в чём-то неправ, ошибиться, оговориться, и на это ему указывали вежливо и тактично — такой же промах ученика становился предметом осмеяния, позора, унижения совершённой ошибкой. Взрослый мог позволить себе расслабиться, отвлечься, о чём-то задуматься — ученику следовало быть всегда собранным и готовым ответить: почему что-то не так в его поведении, внешности, он не так на кого-то посмотрел, не поприветствовал незнакомого взрослого (с которым, по мнению другого взрослого, должен был быть знаком)? Взрослый в любой критической ситуации мог струсить, сбежать, позвать на помощь, и общество отнеслось бы к этому с пониманием — для ученика же апеллировать к помощи взрослых или пытаться «по-взрослому» решать свои дела было позором, он должен был рассчитывать лишь на свою силу и ловкость, будто вправду был низшим существом, живущим по иным, не человеческим законам. Взрослый в любом разговоре мог свободно демонстрировать свой уровень знаний, не опасаясь, что на него с целью некой проверки тут же будет возложено дополнительное задание с требованием выполнить к такому-то сроку — c учениками случалось и такое. Среди взрослых худших не ставили в пример лучшим, успехи в интеллектуальной деятельности не противопоставлялись успехам в спорте и физическом труде, взрослый, наконец, мог прямо заявить, что при своём положении в обществе не обязан иметь с кем-то дело — в школе же выполнение общего задания вполне могли возложить на психологически несовместимых учеников, и ответственность за срыв нёс тот, кто не сумел повлиять на напарника. Взрослый мог брать в школьной библиотеке любую литературу, и его никто никак не контролировал — ученикам же старших групп из-за недостатка информации в учебниках приходилось брать дополнительную литературу просто по необходимости, но многого на руки не выдавали, разрешая читать лишь там, на месте, и персонал ревностно следил, чтобы ничего не прочли сверх «положенного», так что книга, пусть чисто случайно раскрытая не на той странице, сразу оказывалась вырванной из рук. И совсем что-то оскорбительно-издевательское получалось с той же физической закалкой: ей никак не способствовала тяжёлая и неудобная школьная форма, под которую иногда на свой страх и риск надевали не всё полагающееся нижнее бельё (а полагалось почему-то двуслойное) — но даже в дни, когда не было спортивных или трудовых занятий, и никто не ждал, что это будет замечено при переодевании из одной формы в другую, вдруг устраивались унизительные «проверки гигиенического состояния учеников» с последующей фиксацией выявленных «нарушений» в школьном досье каждого. И всё это, вместе взятое, рассматривалось почти как священный долг школьника перед старшими, в чём он не имел права сомневаться, иначе — что учителя не стеснялись говорить в присутствии самих детей — те либо могли вырасти избалованными и изнеженными, либо наоборот, начать сбиваться в преступные группировки… Того же, о чём знал Джантар из книг и журналов: специализации по интересам, работы с современной техникой, серьёзных самостоятельных исследований, по крайней мере в старших группах — ему, оказывается, никто и не обещал! Читал-то это он — о Чхаино-Тмефанхии, а город Кераф вместе с Каймирским перешейком и полуостровом Каймир относился к совсем другому государству — Соединённой Лоруане. Где важнее всего считалось — не подготовить ученика в самостоятельной жизни, а постоянно контролировать поведение, занять чем-то его время, чтобы иначе, хоть немного оставаясь наедине со своими мыслями, он не стал склоняться ко злу… И стало быть, такой путь — униженного невольника, учившегося под надзором — ему предстояло пройти, прежде чем он станет полноценным человеком, достойным решать задачи нового времени? И во «взрослой» жизни, получалось, ценился лишь тот, кто сумел выдержать 12 лет такой учёбы, не сойдя с ума?.. Но увы, пока что он, фактически самый способный в группе, скатывался в учёбе на далеко не передовые позиции — из-за постоянной, никак не проходящей усталости. А ведь в старших группах нагрузка была ещё больше, были предусмотрены трудовые повинности по обслуживанию школьного здания, а в дальнейшем — и просто в качестве малоквалифицированной рабочей силы где придётся, порой с выездом за город, и сверх того ещё походы и «занятия на природе»… И хотя Джантар знал о подобном и раньше — теперь, увидев лоруанскую школу изнутри, не мог без тревоги думать, что будет, когда в том возрасте окажется он сам. И родители не могли не думать об этом — и всё чаще в их разговорах стали звучать слова «особый режим»…