Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени

Имели место и прямые инвестиции, как в случае с Объединением угля и железа или заводами Тиссена в Нормандии. Но подобные капиталовложения были ограничены во Франции определенными сферами и к тому же находились под непрерывным огнем критики со стороны как националистов, так и социалистов. Гораздо чаще прямые инвестиции производились в колониях, примером чему служат настойчивые попытки немцев заполучить богатые месторождения железной руды в Алжире или сложная история германского экономического присутствия в Марокко. И однако, неопровержимым фактом остается то, что после 1870 г. официальный, хотя и молчаливый арест на германские ценные бумаги на Парижской бирже так и не был снят. Франция попросту «решила не рисковать, предотвратив ситуацию, при которой против нее могла быть использована мощь ссудного капитала».[4] Австрия также была на подозрении; во время марокканского кризиса 1905–1906 гг. арест был распространен на Венгрию. Парижские финансисты выступали за свободный доступ венгерских ценных бумаг, но промышленные круги поддерживали правительство в его твердой решимости не идти ни на какие уступки вероятному военному противнику. Политико-дипломатическое противостояние не ослабевало, и любые меры, способные увеличить потенциальную силу предполагаемого врага, решительно отвергались правительствами. Не однажды возникало впечатление, будто конфликт удалось, наконец, разрешить, однако люди сведущие понимали, что он лишь переносится на другие вопросы, еще глубже скрытые под оболочкой показного дружелюбия.

Или возьмем другой пример — германские амбиции на Востоке. И здесь политика и финансы теснейшим образом переплетались, и все же первое место принадлежало политике. После двадцати пяти лет, чреватых опасными последствиями пререканий, Англия и Германия подписали, наконец, всеобъемлющее соглашение о Багдадской железной дороге; произошло это в июне 1914 г. — слишком поздно, чтобы предотвратить Великую войну, как нередко говорили потом. Другие же, напротив, утверждали, будто данное соглашение неопровержимо доказывает, что отнюдь не конфликты, порожденные экономической экспансией сторон, были причиной войны между Англией и Германией. Ни тот ни другой взгляд не подтверждается фактами. В сущности, это соглашение оставило неразрешенным главный спорный вопрос: по его условиям, германская железная дорога не могла быть продолжена далее Басры без согласия британского правительства, предусмотренные же договором экономические зоны сторон неизбежно должны были привести их в будущем к лобовому столкновению. Между тем великие державы продолжали подготовку к дню «Д», который был еще ближе, чем это казалось им самим.

Международным финансовым кругам приходилось иметь дело с противоборствующими амбициями и интригами великих и малых держав, замыслы финансистов расстраивались дипломатическими маневрами, их долгосрочные инвестиции оказывались под угрозой, их конструктивным усилиям препятствовали политический саботаж и закулисные махинации. Национальные банковские системы, без которых международный финансовый капитал оказывался беспомощным, часто выступали в роли сообщников своих правительств, а любой план, не предусматривавший известную долю добычи для каждого из участников, был заранее обречен на неудачу. Тем не менее из дипломатии доллара, служившей стальной основой для бархатной перчатки финансов, финансовая олигархия извлекала выгоду ничуть не реже, чем терпела от нее ущерб, поскольку в тогдашних условиях коммерческий успех предполагал безжалостное применение силы против слабых государств, поголовный подкуп заупрямившихся чиновников в отсталых странах, использование всех тех закулисных средств, которые были обычными в колониальных и полуколониальных джунглях. И все же именно финансовой олигархии объективная логика истории отвела эту роль — предотвращать всеобщие войны, ибо первыми, кто проиграл бы от подобных войн, в особенности, если бы их последствия отразились на состоянии валют, стали бы в громадном своем большинстве держатели правительственных ценных бумаг, а также прочие инвесторы и биржевые спекулянты. Влияние финансовой олигархии на великие державы было благоприятным для европейского мира, эффективным же подобное влияние оказывалось в той мере, в какой сами правительства зависели в разных отношениях от взаимодействия с финансовым капиталом. А потому интересы мира всегда были так или иначе представлены в политике Европейского концерта. Если же мы прибавим к этому растущую заинтересованность в мире в каждой из стран, где инвестирование стало обычной практикой, то мы начнем понимать, почему этот устрашающий, невиданный прежде феномен — вооруженный мир десятка фактически отмобилизованных государств — мог, подобно грозной туче, нависать над Европой с 1871 по 1914 г., так и не разразившись опустошительной военной бурей.