Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени

Государственное вмешательство, освободившее торговлю от пут городских привилегий, потребовалось теперь для того, чтобы устранить две тесно между собой связанные опасности, с которыми ранее успешно боролись города, — монополию и конкуренцию. То, что конкуренция в конечном счете неизбежно приводит к монополии, в ту эпоху ясно понимали, страшились же монополии еще сильнее, чем в позднейшие времена, поскольку она часто распространялась на предметы первой необходимости, легко превращаясь таким образом в угрозу для всего общества. Лекарством избавления была полная регламентация экономической жизни, на сей раз, правда, уже не на городском, а на общенациональном уровне. То, что современному человеку легко может показаться недальновидным устранением конкуренции, в действительности представляло собой способ обеспечить нормальное функционирование рынков в данных конкретных условиях. Ведь любое временное вторжение на рынок покупателей и продавцов со стороны должно было нарушить сложившееся равновесие в ущерб для постоянных покупателей и продавцов, в результате чего рынок прекратил бы функционировать. Прежние поставщики, не уверенные в том, что смогут продать свой товар за обычную цену, не стали бы его предлагать, и таким образом отсутствие достаточного предложения сделало бы рынок добычей монополиста. Аналогичная опасность, хотя и в меньшей степени, существовала и в сфере спроса, где за резким его падением также могла последовать соответствующая монополия. Каждый шаг, предпринимавшийся государством для того, чтобы освободить рынок от партикуляристских стеснений, от пошлин и запретов, подвергал новым опасностям сложившуюся систему производства и распределения: теперь ей угрожало бесконтрольное вторжение торговца «со стороны», который быстро получал на рынке бешеную прибыль, но самому рынку не давал никаких гарантий стабильности. Поэтому хотя вновь возникшие национальные рынки были, что неизбежно, до известной степени конкурентными, преобладал здесь все же не новый элемент конкуренции, но традиционный принцип регламентации.[26] Самодостаточное хозяйство крестьянина, трудившегося ради собственного пропитания, по-прежнему оставалось общим широким фундаментом экономической системы, которая благодаря формированию внутреннего рынка постепенно интегрировалась. Этот национальный рынок существовал теперь бок о бок с местным и иностранным рынками, а отчасти их сферы совпадали. Сельское хозяйство дополнялось теперь внутренней торговлей — т. е. системой относительно изолированных рынков, вполне совместимой с принципом натурального хозяйства, который по-прежнему господствовал в деревне.

Здесь наш краткий обзор истории рынка в эпоху, предшествующую промышленной революции, подходит к концу. Как известно, на следующем этапе человеческой истории была предпринята попытка создать один огромный саморегулирующийся рынок. Однако в самом меркантилизме — экономической политике, характерной для западноевропейских национальных государств, — ничто не предвещало столь уникального процесса. «Освобождение» торговли, осуществленное меркантилизмом, попросту избавило ее от партикуляристских оков, но в то же время расширило масштаб регулирования. Экономическая система была по-прежнему «погружена» в глобальную систему социальных связей, рынки представляли собой вполне второстепенный элемент общей институциональной структуры, которая более чем когда-либо регулировалась и управлялась социальными факторами.

Глава 6 Саморегулирующийся рынок и фиктивные товары: труд, земля и деньги

Этот краткий очерк экономических систем и рынков, рассмотренных в отдельности, показывает, что вплоть до нашей эпохи рынки никогда не представляли собой чего-то большего, чем простое дополнение к экономической жизни. Как правило, экономическая система «поглощалась» в системе социальной, и какой бы принцип поведения не доминировал в экономике, рыночная модель оказывалась с ним вполне совместимой. Принцип обмена, основа этой модели, не обнаруживал тенденции к расширению в ущерб остальным принципам. Там, где рынки достигли наивысшего развития, например при системе меркантилизма, они процветали под строгим надзором централизованной администрации, которая поощряла автаркию как на уровне крестьянского хозяйства, так и в общенациональных масштабах. Фактически регулирование и рынки росли параллельно. Рынок саморегулирующийся оставался неизвестным, более того, само возникновение идеи саморегулирования означало полное изменение прежнего направления. Только в свете этих фактов можно по-настоящему понять чрезвычайно странные постулаты, которые лежат в основе рыночной экономики.