Великая Церковь в пленении

Сэр Пол Рико, секретарь константинопольского посольства с 1661 по 1668 гг., а затем консул в Смирне, не был столь положительно настроен. В легко воспринимающейся и сочувственной книге о Греческой церкви, которую он опубликовал в 1676 г. по просьбе Карла II, он соглашается со Смитом в том, что слово μετουσίωσις сравнительно новое. «Вопрос о пресуществлении, — писал он, — не обсуждался с давних пор в Греческой церкви, но, подобно другим трудным для понимания понятиям, не подлежал обязательному определению и оставался в стороне и объяснялся неудовлетворительно, разворачиваясь из своей собственной сути, до тех пор, пока раздоры, и злоба, и школы не запутали и не закрутили нитку до такой степени, что концов не найти никогда». Это было беспристрастное изложение ситуации; Рико точно уловил преобладание догмата в его время над влиянием тех, «которые получили образование в Италии».[486] Благочестивый сэр Джордж Велер, который много путешествовал по греческим землям в 1670–х гг. и опубликовал описание своих путешествий в 1682 г., считал, что средний грек не придерживался догматов. Это мнение поддерживали такие люди, как Анфим, образованный митрополит Афинский, библиотекой которого восхищался товарищ Велера по путешествиям, француз Спон. Анфим сказал Велеру, что он присутствовал при подписании патриархом Парфеиием декларации для маркиза де Нуантеля и добавил, что он полностью разделяет положения веручения. Но епископ Салоны, которого Велер встретил в монастыре св. Луки в Стирисе, заявил, что греческий взгляд точно совпадает с тем, что говорил Велер; Велер обнаружил, что многие другие греческие священники соглашались с этим. Сам он придерживался того мнения, что догмат преобладал только среди греков, живущих в местах, где имела некоторое влияние Римская церковь, особенно в самом Константинополе и на островах, находящихся под венецианским владычеством.[487]

Все эти ученые мужи были правы. Не подлежит сомнению, что в это время церковные власти Константинополя, в полемике с Лукарисом и под влиянием итальянских идей, приняли догматическое определение; но оно не было принято повсюду в Церкви. Возможно, Велер был ближе всего к истине. Средний грек предпочитал трактовать вопрос как таинство; и по большому счету, такой взгляд был преобладающим. Сегодня Греческая церковь избегает слова μετουσίωσις. Катехизисы XIX в. гласят, что хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христовыми, но, по словам одного современного историка восточного христианства, православные «неохотно определяют и характер изменений, и точный момент, когда они произошли».[488]

Так что греческие священнослужители, которые приехали в Англию и отрицали, что их Церковь верит в пресуществление, не говорили неправды в угоду своим хозяевам. Скорее всего, они считали, что догмат необязателен. Отрицание Германа, быть может, было слишком категорическим. Но Иосиф Георгиренис, вероятно, вполне искренне заявлял в предисловии к своей книге о Греции: «В таинстве Евхаристии Греческая церковь не согласуется с Римской, как пытаются навязать ей сторонники папства».[489]

Несмотря на это, у англикан осталось неприятное подозрение, что греки на самом деле признают пресуществление. Когда Филиппопольский митрополит в 1701 г. в Кембридже сказал д–ру Ковелу, что греки не держатся этого учения, Ковел искренне не поверил ему. В таких условиях было трудно ожидать, чтобы англиканская иерархия продолжала дискуссии по вопросу взаимного общения.[490]

Тем не менее, в Англиканской церкви были люди, которые по–прежнему считали, что единение с древней Восточной церковью было бы выгодно и в духовном, и в политическом плане. Неприсягнувшее духовенство никогда не было очень многочисленным, но у него были энергичные и предприимчивые предводители. Им не нравился тот путь, которым пошла Церковь Англии после революции 1688–1689 гг. Хотя они отвергали папство, но не примыкали и к протестантизму. Сами себя они считали «старокатолической» Церковью. Томас Кен, бывший епископ Бата и Уэльса и последний из неприсягнувших епископов XVII в. (он умер в 1711 г.), писал в своем завещании: «Я умираю в святой и апостольской вере, исповедовавшейся всей Церковью до разделения Востока и Запада». Следовательно, для его последователей было священным долгом пытаться достичь единства с православными.[491]