Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

В Москву прибыла «бабушка российской революции» Брешко-Брешковская[899], встреченная всенародными овациями. […]

26 марта. […] «Комкору» сегодня при объезде частей 19-й дивизии в 74-м полку[900] солдаты заявили, что не желают идти на смену

12-й дивизии в окопы, требуя, чтобы из России пришли более молодые и свежие люди, чем они. Кстати, прибыли уже в Подгайцы три члена Государственной] думы — Гронский[901], Демидов[902] и Дуров[903], для беседы с войсками. «Комкор» очень был обрадован в расчете, что с помощью, может, народных избранников удастся пропереть в окопы непокорных «граждан»; а таковых оказалось и в других полках дивизии очень много. Если такие явления имеют место и в других корпусах, то — увы! — армии у нас нет! Надо кончать скорее войну, ч[то]б[ы] не случилось у нас чего-н[и]б[удь] еще хуже. Смена частей в ожидании членов Государственной] думы пока задержана.

Офицерство все очень озлоблено против «второго» нашего правительства — Совета рабочих и солдатск[их] депутатов; у всех почти страстное желание уйти вовсе со службы. […]

27 марта. Превосходная погода. Депутаты думские приехали вчера поздно ночью. Сегодня за утренним чаем с ними познакомился. Уехали улещивать «свободных граждан» быть столь любезными, ч[то]б[ы] отправиться в окопы и не дать врагам прорвать наш фронт. А «свободные граждане» самочинно уже распорядились поставить от себя часовых при кухнях, дабы не позволяли последним по приказанию начальства трогаться к позициям. Теперь уже и 13-й дивизия заявила, что если 12-я будет сменена, то должна быть сменена и она, а иначе солдаты безо всяких-де дальнейших разговоров оставят окопы и уйдут в тыл. Положение претрагическое! Недаром «начдив» 13-й дивизии подал прошение об отставке, ч[то]б[ы] заблаговременно уйти из грязной истории.

В Подгайцы приехал командующий армией Щербачев в связи с происшедшими у нас скандалами. В оправдание поведения солдат надо сказать то, что они адски изморились от беспрерывного почти пребывания в окопах с самого начала осени; происходившие же за это время «смены» были по существу бутафорскими: отходивших в резерв еще более угнетали непосильной работой. Здесь сказалась язва нашей традиционной бессистемной системы: необученность и невоспитанность командного состава в деле умения маневрировать людскими силами так, ч[то]б[ы] в значительной своей пропорции последние расходовались не на трение и бесплодное дерганье, а на продуктивную работу. Да будут и в этом отношении нашими образцовыми учителями все те же немцы! Так у скверных кучеров тройка лошадей живо садится на задние ноги, выбившись из сил не проехавши и малого количества верст, когда у хороших возниц те же лошадки побежали бы и гораздо большее расстояние без утомления. Обо всех этих азбучных истинах я всегда вел проповедь, но безо всяких результатов — мои слова оставались ударами по воздуху. Нам во многом надо непременно онемечиться и в отношении методики труда и проч.

Членам Государственной] думы с большим трудом удалось-таки убедить полки (особенно 73-й[904]) 19-й Сиб[ирской] дивизии пойти на смену в окопы. Картина была трогательно-потрясающая, сопровождалась чуть ли не всеобщим плачем и истерикой; думские депутаты пустили последний аргумент в дело: заявили перед строптивыми солдатиками о своем решении идти с ними вместе на позиции в качестве добровольцев, чем наконец-таки их устыдили, и они все, преклонивши колена вместе с командующим перед депутатами, стали со слезами на глазах умолять их не идти с ними, а продолжать свое думское дело…

Вечером при штабе собрались все команды с красными революционными знаменами и музыкой. Перед ними держали речи члены Государственной] думы, нек[ото]рые из офицеров и солдат. Наш почтеннейший «комкор» произнес сильную речь, закончивши ее словами: «Я — первый в корпусе солдат, готовый лечь костьми за свободу!..» Затем прошли мимо членов Государственной] думы батальоны 73-го полка по направлению к позициям; все эти morituri[905] во главе со стариком-командиром представляли собой весьма истрепанный вид, но возбужденно-радостно кричали «ура!», нек[ото]рые выходили из рядов и перед представителями Государственной] думы, снимая фуражки, низко кланялись в пояс и целовались с ними. Все порывы да экзальтация, но могут ли они ex tempore[906] — вот теперь же — скоро создать из ничего что-либо материально необходимое и ценное, чем мы могли бы победить стройно организованный механизм германцев?! Увы! При создавшейся невероятной общей разрухе нашего государственного хозяйства безумными романтиками мне представляются призывающие российских граждан продолжать войну «до победного конца». Ради сохранения ниспосланной нам небом свободы надо теперь умудриться, как бы только ликвидировать войну, выбравши для себя наименьшее зло из нависших над нами еще больших зол[907].

Своего фельдшера Устюгова я теперь не доищусь: он все ораторствует то в «республиканском клубе», то в других собраниях…