Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

28 марта. […] За столом сегодня завелся разговор с участием в нем командира (порядочная, видимо, жопа!), особенно же — «славного семеновца»; затронуты были такие щекотливо-крупные вопросы, и разрешались они сплеча таким детским лепетом, что жутко было слушать. Я все время молчал, напрягши все усилия, чтобы не крикнуть: «Караул!» Подумать только, что ведь такими людьми комплектуются у нас администраторы и такими людьми окружен трон государя; в руках таких людей судьбы нашей России. Боже мой! Как безотрадно грустно! Возвеличить Россию, даже и в настоящий момент, рассчитывают ничем иным, как только ежовыми рукавицами да кузькиной матерью! […]

30 марта. […] «Много шуму из-за яичницы»: суетятся в ожидании приезда великого князя Георгия Михайловича; вот уж кому на свете живется весело даже и в настоящую пору — это великим князьям, нашим нахлебникам.

АПРЕЛЬ

[…]

3 апреля. День райский. […] Половину 120-й дивизии отвели на позиции под Иксюоль[668]. Хотел было распорядиться об устройстве в Куртенгофе[669] главн[ого] перевяз[очного] пункта и постановки здесь постоянно состава вагонов для заборки накопляющихся раненых, но этот план оказался неосуществимым, т[а]к к[а]к железн[ая] дорога здорово обстреливается почти вплоть до Лидака[670]. Ходят слухи, будто немцы заняли остров Эзель[671]. […]

4 апреля. […] Заглянул к командиру — скучает от безделья; поговорили с ним — не из орлов! А совсем «божья коровка». Согласился со мной, что не сдвинуть нам гранитной скалы немецких армий, и главную причину нашей немощи усматривает он, помимо сравнительной скудости в снарядах, в недостатке управления, сказавшемся, напр[имер], в мартовских боях, когда, занявши три линии немецких окопов, мы не могли развить дальнейшего успеха вследствие охватного движения тевтонов, чему мы не сумели противопоставить своего охвата. Все старые песни! Личный его адъютант — типичный немец, скверно владеющий русской речью.

Поздоровался со мной сегодня приветствием «гут морген», но спохватился и, сконфуженный, стал передо мной оправдываться… «Славный семеновец» твердо держит нос по ветру, откуда несет «жареным», под невысказываемым, конечно, лозунгом — «все для меня, все для моих удобств и карьеры»; тяготы войны не чувствует; чем больше она продлится, тем ему будет лучше; живет барином, к его услугам сотни лакеев, совсем забрал в руки безвольного старика Третьякова[672]. […]

6 апреля. […] Из штаба Верховного главнок[омандующ]его пришла телеграмма о взятии нами Трапезунда[673]. Известие это встречено было в нашем штабе без всякой сенсации, без восторгов; командир мой пояснил, что портовый этот город «не был ведь укреплен». Вообще можно сказать, что с турками, китайцами, персами мы сражаться еще умеем!

Нависает над нами катастрофа со стороны Рижского залива… Ожидается очередная «чехарда» в крупном командном составе. […]

7 апреля. В воздухе все больше и больше чувствуется теплота и ласка воскресающей жизни.

Сегодня все дела брошены ради встречи и всяческого угождения приехавшему [великому] князю Георгию Михайловичу; целую ночь телефон и телеграф слали по штабам, и «дополнительно», и «в отмену», разные предписания, касающиеся приезда [великого] князя, «серая скотинка» должна была из резерва промахать до 50 верст, ч[то]б[ы] собраться к известному часу на Соборной площади. […]

12 апреля. […] Формирование корпуса идет черепашьим ходом. Последовал приказ об уменьшении солдатам мясного рациона до ¹/₂ фунта. […]

Рассуждая беспристрастно, нельзя хаять поведение нейтральных государств, что они не переходят на нашу сторону; они заняли благоразумную позицию, как бы говоря: «Победите сначала немцев, а тогда и мы будем с вами!» […]

14 апреля. Только сегодня узнал, что минувшей ночью около 1–2 часов над Ригой летал цеппелин и шла по нем усиленная пальба; все жители высыпали на улицы, а я… я… спал крепко-раскрепко и ничего не слышал. Сброшено было много бомб. […]

Пришли бумаги о моем переводе в 7-й Сибирский корпус. Очень рад! Опять буду служит вместе с Долговым, а не с теперешней жопой Третьяковым. […]

15 апреля. Погода стоит дивная. Виделся сегодня с милейшим Долговым, к к[ото]рому попадаю теперь опять под команду. Нервы мои так хорошо настроены, как никогда за последние 10–11 лет. Искренне сожалеет о моем уходе штаб 37-го корпуса, в 7-м же Сибирском корпусе надеюсь обрести еще большую теплоту. […]