Великая война и деколонизация Российской империи

Хотя позиции вдоль реки Нарев неплохо подходили для обороны, становилось ясно, что тактика «стой на месте и сражайся» вела к катастрофе. В те первые дни июля люди гибли сотнями тысяч, а немцы, казалось, решили прикончить всех до единого. Наконец 9 (22) июля Ставка приказала отступать на восток, к линии с центром в Седльце. Цель, как сказал командующий фронтом М. В. Алексеев генералу Палицыну утром 10 (23) июля, заключалась в том, чтобы «вывести наши войска из котла» [Алексеева-Борель 2000: 387]. Бой у Нарева, начавшийся позднее в тот день, стал, таким образом, в основном акцией прикрытия с точки зрения русских, которые сражались за то, чтобы дать возможность армиям в центре фронта и населению Варшавы эвакуироваться из «польского кармана». Немцы проложили себе путь через Нарев в первый день боев, однако русские армии бились достаточно долго и яростно, чтобы задержать вступление немцев в Варшаву вплоть до 22 июля (4 августа) – к этому времени эвакуация практически завершилась. Этим арьергардным частям были присущи все те же характерные сильные и слабые черты, что и другим русским подразделениям в первый год войны. Они яростно сражались, нанося серьезные потери немецким войскам, но со снабжением дело обстояло плохо. Прапорщик А. И. Тодорский писал в своем дневнике, что через несколько дней отхода с боями у его людей практически закончились патроны, их спасали только своевременная поддержка артиллерии и те винтовочные патроны, которые они собирали с тел погибших товарищей [Тодорскй 2004: 23-24].

Последней надеждой войск, оборонявших русскую Польшу, оставалась линия крепостей: постройка и обслуживание их до войны обходились дорого, а во время войны они получали скудные пополнения людьми и боеприпасами. Но эти крепости оказались не устойчивее карточных домиков. Комендант крепости в Ивангороде просил дополнить крепостной гарнизон пехотным, однако потрясенное и растерянное руководство в Ставке не желало тратить резервы, пока не стало слишком поздно. Солдатам на оборонительных укреплениях не хватало патронов; в одной очень важной бригаде на начало оборонительных действий было всего по 90 патронов на брата. Как только русские укрепили оборону Ивангорода 11 (24) июля, Ставка приказала отступать. 11 дней спустя, в день сдачи Варшавы, немецкие и австрийские войска заняли крепость[122]^[123]. Другие крепости ждала та же участь. Ковно пал 5 (18) августа, Новогеоргиевск сдался 6 (19) августа, Осовец – 9 (22) августа, Брест-Литовск капитулировал 13 (26) августа. К концу августа правление Российской империи в Польше, начавшееся во времена Екатерины II, закончилось.

Великое отступление означало не только уход войск, но и массовое перемещение гражданского населения[124]. Как мы видели из главы 1, с самого начала войны имели место как массовые депортации, так и добровольный исход. Объявление закона военного времени способствовало депортациям, поскольку Ставка, приняв управление, уничтожила и без того слабую юридическую защиту Процедуры были упрощены, в особенности в случаях подозрения в шпионаже, измене или саботаже. Практики, установленные вскоре после объявления войны, предписывали автоматическую депортацию во внутренние области империи по подозрению в участии в нежелательной деятельности. В ряде случаев эти процедуры должны были смягчать удар со стороны военной юстиции. Обвинение во многих из этих преступлений означало смерть; выбирая между обвинением и оправданием, власти, как и следовало ожидать, осуждали и казнили лиц, виновность которых вызывала сомнения. Депортация виделась чиновникам простым решением проблемы: не нужно было доказывать вину, но не нужно было и освобождать потенциальных шпионов, которые могли снова проникать в зону военных действий. Так что постановления о депортации издавались регулярно.

Страдало много невинных граждан. Возьмем, к примеру, дело Иосифа Кляпчинского. В октябре 1914 года агент российской контрразведки направил в штаб 2-й армии донесение о том, что он слышал, что Кляпчинский с нетерпением ждал прихода немцев и «радостно» приветствовал войска, вошедшие в его родной город Прушков. Будто бы он сообщил немцам, где директор местной фабрики прячет деньги фирмы, и помог в их изъятии. Этих свидетельств было достаточно, чтобы начать следствие, однако все детали доказательств, собранных жандармами, противоречили заявлениям армейского агента. Письменные показания троих местных жителей убедили даже шефа жандармов в невиновности Кляпчинского. Несмотря на это, генерал-губернатор Варшавы предпочел проявить осмотрительность и выслал его из города на все время войны[125]. Нет ничего удивительно в том, что число депортированных зимой 1914-15 года продолжало расти.