Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг.

Друзья, зная его, улыбались, кто не знал, верили. А в то же время он хитро выгораживал в Царском Селе Гучкова и других либералов, доказывая, что их аресты поведут лишь к увеличению их популярности. Их величества верили ему и тоже переоценили значение арестов Рабочей группы. Стали спокойнее принимать слухи об оппозиции. Вера во всезнание Протопопова и в его политическую проницательность возросла еще более.

Начался февраль месяц. Столица была как в лихорадке. Шли частичные забастовки на заводах. Бродили по улицам ничего не делающие рабочие. Съезжались члены законодательных палат, которые должны были начать работы 14 февраля. Съезжались многие политические и общественные деятели Земгора. Собирался съезд партии Народной свободы — кадетов. Продолжалась конференция союзников. Происходили тайные и явные собрания, совещания. Распространялись разные слухи, волновавшие все круги населения. Все ждали каких-то важных событий. Шептались о возможности государственного переворота.

В эти дни Гучков сделал первую попытку осуществить свой фантастический младотурецкий план — захватить государя императора, вынудить его отречение в пользу цесаревича, причем при сопротивлении Гучков был готов прибегнуть и к цареубийству.

Гучков полагал, что кто устроит этот переворот, тот и будет господином положения в решении, кому быть регентом при молодом царе.

План приурочивался к Царскому Селу или Петрограду, но он не удался. Вот что произошло.

В самую тесную конспиративную группу Гучкова входили: член Государственной думы Некрасов, камер-юнкер князь Д. Л. Вяземский, состоявший начальником 17-го передового отряда Красного Креста, камер-юнкер М. И. Терещенко, служивший в распоряжении директора Императорских театров, киевский миллионер, а также главноуполномоченный Красного Креста и участник Военно-промышленного комитета и служивший на Румынском фронте генерал-майор Крымов.

Все члены группы, кроме Крымова, были в те дни в Петрограде. Терещенко приехал из Киева, где он был в близких отношениях с состоявшим при императрице Марии Федоровне князем Долгоруким.

Там, в Киеве, друзья приятно проводили время в гостинице «Континенталь», говорили о текущих событиях. Терещенко отвел в сторону князя Долгорукого и сообщил ему, что он уезжает в Петроград, где от государя потребуют отречения. Государыню заключат в монастырь. Что в заговоре участвуют офицеры Собственного полка и Конвоя его величества, называл фамилии и назвал даже одного полковника. Переворот назначался на 8 февраля. На вопрос князя Долгорукого, а что же будут делать, если его величество не согласится на отречение, Терещенко ответил, что тогда государя устранят… Терещенко уехал.

Наутро князь Долгорукий рассказал все слышанное состоявшему при императрице князю Шервашидзе. Вызвали помощника начальника дворцовой полиции подполковника Шепеля и рассказали ему. Шепель отнесся к сообщенному, как к очередной сплетне, не придал делу серьезного значения, и оно заглохло. До сведения дворцового коменданта ни со стороны свиты вдовствующей императрицы, ни со стороны дворцовой полиции об этом случае ничего доведено не было.

Между тем вернувшийся в Киев из Петрограда Терещенко опять рассказал князю Долгорукому, что план не удалось осуществить. Один из участников якобы выдал все предприятие.

Последнее неверно. План не был выдан. Дворцовому коменданту он остался неизвестен до самой революции. Правда в том, что Гучков не нашел среди офицеров людей, соглашавшихся идти на цареубийство. Не нашел Гучков тогда и вообще сочувствия среди общественников насильственному перевороту. На предложения некоторым принять участие в таком заговоре получались отказы. В числе отказавшихся был и член Государственной думы Шульгин.

Гучков изменил и отложил временно план. Он решил организовать остановку царского поезда во время следования его между Царским Селом и Могилевом, потребовать отречения, а если придется, прибегнуть и к насилию. Выполнение нового плана было назначено на половину марта. К этому времени был вызван с Румынского фронта генерал Крымов.

О таком последнем, окончательном плане нападения на государя главный начальник охраны его величества, дворцовый комендант Воейков осведомлен не был, и знал ли о нем Протопопов и его политическая полиция — неизвестно. Полагаю, что они этого плана не знали.

Доклады начальника Петроградского охранного отделения министру Протопопову становились все тревожнее.

5 февраля генерал Глобачев докладывал об увеличивающемся недовольстве из-за недостатка некоторых продуктов. Он предостерегал о возможности так называемых голодных бунтов и эксцессов «самой ужасной из всех анархических революций». Почти ежедневно его доклады сообщали о забастовках.

7 февраля генерал предупреждал, что 14 февраля возможна попытка устроить шествие к Таврическому дворцу, что большевики, меньшевики и социал-демократическое объединение вынесли такое же решение. Генерал предупреждал о «грядущих весьма серьезных последствиях».