Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов (Том 2)

10 апреля. Пасхальная заутреня, в присутствии Государя, казалась еще светлее и радостнее. После заутрени Государь разговлялся с лицами свиты. Были приглашены старшие чины Ставки, военные иностранные представители, местные власти. Утром, в 10 ч. 30 м. Государь принимал поздравления и христосовался с духовенством, чинами Ставки, чинами всех частей охраны, с прислугой. Едва ли не впервые за все царствование это христосование происходило без Царицы. Государь сам вручал каждому яйцо. На прелестных фарфоровых яйцах с ленточками был вензель Государя. Свите, а также Иванову, Алексееву, Пустовойтенко и о. Шавельскому Царица прислала мраморные яички.

Я, со своими офицерами и младшими чинами охраны, после христосования, пошел {77} сниматься. Придворный фотограф, пресимпатичный и прелюбезный Ган-Ягельский, снял нашу большую группу. Тоже самое проделывали и другие, удостоившиеся той большой чести. Время войны и место особенно отмечали ее. Мы снимались на воздухе, недалеко от Штаба. День был теплый, солнечный. Колокольный звон весело разносился над городом. Разлившийся по полям Днепр переливал серебром под лучами весеннего солнца. Хорошо и радостно было на душе. Особенно весело раздавалось повсюду - "Христос Воскресе".

После завтрака Государь проехал на автомобиле к пристани и затем катался по Днепру на двойке с Ниловым. При проезде к пристани и обратно народ особенно восторженно приветствовал Государя. Махали платками. Некоторые дамы, дети кричали: "Христос Воскресе!" Государь кланялся, улыбаясь. Едва ли когда-нибудь Могилев переживал так радостно наш Праздник из Праздников.

Общее радостное настроение увеличивалось, когда узнавали подробности взятия нашей Кавказской армией 5-го числа турецкого Трапезунда.

На Кавказском фронте дела шли хорошо. Все приписывали это Юденичу.

19 апреля Государь выехал в Царское Село и пробыл там 10 дней.

Тревога за внутреннее состояние России беспокоила тогда многих. Даже в Департаменте полиции составили записку, в которой указывалось на возрастающее оппозиционное движение интеллигенции и рабочих. Департамент подтверждал то, что уже неоднократно докладывал высшему начальству начальник Петроградского Охранного Отделения. Общественные круги добивались ответственного министерства. Говорили, правда, исподволь еще, о необходимости государственного переворота. В столичном высшем обществе называли кандидатов на престол.

20 апреля, производивший следствие о Сухомлинове, сенатор Кузьмин арестовал генерала. Сплетни в Петрограде усилились. Значит все верно, что говорили про измену. Измена, немецкие влияния, - передавалось по Петрограду и летело на фронт. - Все это сплетни и интриги, - отвечали люди, знавшие хорошо Сухомлинова. Не верил в его измену {78} и Алексеев. И опять, в расположенных к Государю кругах с горечью говорили: как же мог Государь допустить во время войны арест бывшего военного министра, своего генерал-адъютанта. Ведь один факт ареста лучше всяких революционных прокламаций развращал народ и солдатскую массу.

А политиканы из общественности, во главе с Гучковым, ликовали. Через Сухомлинова они били по трону.

23 апреля, в день Ангела Императрицы, из Сибири вернулся "Старец". За ним Царица посылала в Покровское двух дам и те привезли его. Он был горд, что его вызвали. Значит, он нужен. Когда Распутину сказали про арест Сухомлинова, он укоризненно покачал головой и промолвил: "Малесенько не ладно. Ма-ле-сень-ко". Простым мужицким здравым умом Распутин верно понял весь абсурд и вред ареста Сухомлинова, чего не понимало правительство. Русский мужик сказал тогда то, что позже высказал один из виднейших английских политических деятелей.

Арест Сухомлинова был нужен и полезен только тем, кто подготовлял тогда государственный переворот.

24 апреля Государь выехал в Ставку, в Могилев.

{81}

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.