Великая война

За этими нервными солдатами наблюдали люди, павшие духом и доведенные до крайнего нервного истощения. Они не знали, как объяснить присутствие солдат в этом спокойном, комфортном санатории, который почти не затронула война, потому что здесь лечились богатые пациенты. Даже если бы и забрел сюда какой-нибудь участник Великой войны, то отнюдь не обычный солдат с передовой, отравленный бертолитом или страдающий невыносимыми головными болями после пули, недавно извлеченной из его безумной армейской головы. Нет, в этом санатории лечили настоящих пациентов вместе с мнимыми, и небольшой врачебный коллектив, в полном составе проживавший здесь же, серьезно относился и к тем и к другим, потому что все жильцы этого дома отдыха на зеленом холме были чем-то значимым, а любой их невроз или психоз — чем-то особенным.

У каждого пациента была своя медицинская карта, свой врач, своя одноместная палата и своя медсестра, которая, казалось, заботилась только о нем. И все это избранное общество павших духом и доведенных до нервного истощения людей сразу осознало, что в их санаторий прибывает кто-то особенный, даже в сравнении с ними. О необычном госте заговорили и те, кто чаще молчит, и те, кто лишь изредка бормочет себе под нос, и те, кто каждый день произносит пламенные речи… Пациент прибыл. Прошло три дня с тех пор, как загадочные солдаты осматривали здание и окрестности, будто тренировались, а в санаторий — как твердили все — прибыл император Вильгельм собственной персоной. Лишь немногие в этом сомневались, да и то недолго, а поскольку вновь прибывшего никто не видел, невозможно было ни подтвердить, ни опровергнуть его приезд.

Лишь один пациент никак не мог поверить в прибытие императора. Он утверждал, театрально тыкая правым указательным пальцем в небо, что император правит Германией и половиной мира и находится в Берлине, и повторял: «Помилуйте, разве есть хоть одна веская причина, чтобы император Вильгельм приехал в наш мрачный дом на зеленом холме?» Все в конце концов успокоились и подтвердили, что он рассуждает здраво, но этот пациент был неправ. После жестоких волнений в тылу Германия капитулировала в Великой войне. Ее армию — непобежденную в военном смысле — оттеснили к границам Прусского рейха, а императора Вильгельма вынудили передать престол последнему немецкому императору Адольфу II, князю Шаумбург-Липпе, который, такой слабый и не умеющий править в страшных условиях, продержался у власти всего неделю и 15 ноября 1918 года навсегда передал бразды правления Германией вождям Ноябрьской революции.

Следовательно, неправдой было и то, что император «находится в Берлине», и то, что «правит», и то, что владеет половиной мира. Правдой же было то, что важным гостем, прибывшим в некий санаторий почти на германо-нидерландской границе, действительно оказался император Фридрих Вильгельм Виктор Альберт Прусский. Сломленного поражением и с расстроенными нервами, его привезли сюда ровно через три дня после отречения от престола, поместили в палату под несколько ироничным № 1 и оставили в покое.

И для этого императора, так же как для сербского короля Петра в 1916 году, потекло время-безвременье, сконцентрированные минуты и часы, исчезающие в никуда. Два дня пациент только и делал, что смотрел в окно, при этом на его лице не дрогнула ни одна мышца, а врачи озабоченно перешептывались у него за спиной. Три ночи он и не думал о том, чтобы лечь спать, а тем более — уснуть, поэтому ему была назначена весьма радикальная терапия. На четвертый день его одолела усталость и он заснул, что расценили как первый благоприятный знак.

Поначалу сон действительно был хорошим знаком. Император крепко спал и видел сны. Ему снилось, что сейчас 1914 год и что он находится в Берлине и правит половиной мира без каких-либо угроз. Только в первую ночь в его сне, в тот кажущийся 1914 год, вспыхнула война. Щуплый офицер из первого сна императора достает его — кайзера — манифест и с пафосом, чуть дрожащим голосом читает: «Это мрачные времена для нашей страны. Мы окружены и вынуждены поднять меч. Господь даст нам силы использовать его правильно, так, чтобы мы могли носить его достойно. Вперед, на войну!»