В последующие дни доктор Грахо работал. На его столе больше никто не шевелился, никто не произнес ни единого слова, но в восьмистах пятидесяти километрах северо-западнее австрийская пресса уже дружными залпами открыла огонь по сербскому правительству и давно нелюбимому немецкими журналистами Николе Пашичу. В газете
И мог ли подумать обычный столичный щелкопер, до вчерашнего дня писавший о пожарах в Буде или о ночных горшках, содержимое которых некоторые обыватели все еще выливали из окон на головы прохожим, мог ли он подумать, что припев этой воинственной кабацкой пьяни ко многому его обязывает? Но к чему? Несколько дней спустя он получил новое задание, больше похожее на журналистское провидение. Всем молодым сотрудникам
Напрасная работа, но не для того, кто до вчерашнего дня писал заметки об эпидемии кори в цыганском гетто на острове Маргит. Для выполнения нового задания были необходимы лояльность, патриотизм и — прежде всего — стиль письма, приспособленный для создания пасквилей. И Вереш принялся за дело. Лояльным он был. Решительным — сверх всякой меры. В своем патриотизме венгр иудейского вероисповедания не сомневался. Что касается стиля, то он был готов показать, на что способен. Первое письмо, отправленное в адрес регента-престолонаследника Сербии Александра, получилось прекрасным.
Тибору даже показалось, что он не пишет, а лично орет в адрес этого дерзкого принца, разжигающего пожар в старой цивилизованной Европе, нечто вроде «Из вас получится свинья, не способная даже валяться в собственном загоне, и хряк, наполнивший своей вонью весь свинарник».
Когда сербская пресса, которую он по-прежнему изучал, сообщила, что в адрес сербского двора ежедневно поступают сотни писем с бессмысленными угрозами из Пешта и Вены на венгерском и немецком языках, наполненные самыми гнусными оскорблениями в отношении престолонаследника и старого короля Петра, Вереш воспринял это как импульс к тому, чтобы продолжать начатое еще решительнее (да и редактор, прочитав один из пасквилей, сказал: «Из вас получится достойный столичный журналист»). Но, как и в случае с патологоанатомом Грахо, с журналистом произошло нечто необычное, хотя и не связанное с мрачными пророчествами, как это было в сараевском морге. Тибору просто-напросто перестали подчиняться слова. Как это произошло, он и сам не смог бы объяснить.
Он начал новое письмо с крайне обидного обращения. Придумал совершенно безобразную оценку сербского короля и Сербии, развил эту мысль как хороший журналист, нашел позорные примеры в истории и в конце приправил все это ничем не прикрытыми угрозами. Перед тем как показать письмо редактору, он решил — к счастью — перечитать его еще раз, и был очень удивлен. Написанные им слова как будто затеяли с ним игру на белой бумаге. Это было самое настоящее грамматическое королевство без короля. Существительные отнимали друг у друга значение, от них не отставали глаголы; прилагательные и наречия стали настоящими бандитами и контрабандистами, пиратами, работорговцами. Только числительные и предлоги в некоторой степени остались в стороне от этой наглой игры. Однако результат был таков, что все написанное Тибором в конце концов оказалось похожим скорее на похвалу сербскому престолонаследнику, чем на его оскорбление.