Сначала выстрелили стартовые пистолеты: в первом утешительном заезде победила Джевджелия, во втором одержала триумфальную победу Белая Роза, в дерби быстрее всех был Ждралин, в жокейском заезде пришла первой кобыла Контесса, в офицерском — к удивлению участников тотализатора — молодая кобыла Кирета из той же конюшни. Затем, в семь часов вечера, на середину поросшего травой поля, к повороту трека, вышли Джока Велькович и Гавра Црногорчевич. Поначалу все происходило как в душераздирающих романах начала прошлого века. В толпе зевак царили оживление и веселье. Им казалось, что даже смерть и та будет как в водевиле.
Однако вот врачи дуэлянтов раскладывают на своих столиках спирт и вату. Секунданты помогают противникам снять пиджаки. Те остаются в белых рубашках, и впрямь украшенных кружевами. Пистолеты заряжаются одним патроном и передергиваются затворы. Поднимаются руки…
В этот момент все перестает выглядеть как в романе. Скорее всего оттого, что жаждущая крови толпа завывает все громче и громче, а руки дрожат у обоих сапожников. Велькович даже не может удержать руку на весу, в то время как Црногорчевич взводит курок и делает выстрел, но пистолет дает осечку. Теперь приходит очередь Вельковича стрелять из своего короткого браунинга, и если он попадет в соперника, тот отдаст богу душу. Но дуэлянт колебался и медлил, в то время как рокот зрителей, сознававших, что их много и они ни в чем не будут виноваты, становился все сильнее. Когда Велькович побелевшим указательным пальцем наконец спустил курок, пистолет разлетелся у него в руке и обломки страшно изуродовали его лицо. Он рухнул, доктора побежали к нему, а секунданты, не зная как быть, провозгласили Црногорчевича победителем в последней благородной дуэли накануне Великой войны.
И поддельный «Идеалин» одержал победу вместе со своим производителем, и целый месяц, прежде чем началась война, продавался в Белграде как настоящий, а ботинки и в Белграде, и по всей Боснии перекашивались и коробились из-за жары. По этой причине доктор Мехмед Грахо хотел купить себе новые ботинки и заглянул к одному старому продавцу обуви на Башчаршии. Раньше он покупал обувь в сербских магазинах, но сейчас они были закрыты, а витрины заколочены грубыми досками поверх разбитых стекол. Доктор Грахо негодовал оттого, что Сараево все больше превращается в место казни и свалку, а мусор, остающийся после демонстрантов, никто не убирает. С этой мыслью он вошел в лавку, указал пальцем на солидные ботинки коричневого цвета и примерил их. У доктора и в мыслях не было, что с ним может случиться нечто важное, он просто хотел купить новую обувь: с его плоскостопием и вечно ноющими суставами ему подходила не всякая пара. На самом деле он с большим трудом подбирал себе обувь, вот и на этот раз отказался от покупки красивых коричневых башмаков в дырочку.
Доктор вернулся домой и принялся бриться. Прежде всего нанес пену под нос, потом на щеки и подбородок. Смотрел на свое лицо в зеркале и не думал о том, что с ним случилось в морге. Сделал первое движение бритвой: медленно, стараясь не порезаться. Вечером он должен быть на дежурстве, поэтому не мог позволить себе быть неаккуратным. В морг он пришел немного позже семи. Этой ночью привезли несколько не интересных ему трупов. Он осмотрел их, провел два простых вскрытия и долго сидел на металлическом стуле в ожидании новой работы. До утра ничего не случилось, и ему удалось даже немного вздремнуть.
ДЛИННОЕ ТЕПЛОЕ ЛЕТО
Сегодня поет Ханс-Дитер Уйс.
В сопровождении лучших немецких певцов-исполнителей и оркестра под руководством известного дирижера Фрица Кнаппертсбуша маэстро Уйс выступает в «Дойче-опере». Он поет Дон Жуана в опере Моцарта. Кажется, каждая липа на улице Унтер-ден-Линден рефреном повторяет его арии. Билеты, естественно, давно распроданы: Берлин в нетерпеливом ожидании. Больше полутора десятилетий величайший баритон немецкой сцены не брался за роль Дон Жуана; поговаривают, что в прошлом столетии маэстро сам был обольстителем и одна молодая учительница из Вормса из-за него отравилась. И тогда он решил, что в перезрелом девятнадцатом столетии больше не будет исполнять эту роль. И держал свое обещание — до самого 1914 года.