Великаны сумрака

Надо сказать, судьба улыбалась Оресту Эдуардовичу, но и он сам бесстрашно шел навстречу судьбе. Отличился на войне с турками, командуя военно-полевым госпиталем, и не только командовал — забрызганный кровью день и ночь оперировал раненых, спасал солдат и офицеров, землепаш­цев и дворянских отпрысков. Супруга наследника престола Мария Федоровна, покровительствующая госпиталю, под­несла хирургу свой портрет, украшенный бриллиантами; с тех пор Веймара называли не иначе как «цесаревнин док­тор». За балканскую кампанию был осыпан наградами, да какими — орденами св. Анны на шее, св. Станислава в пет­лице и даже св. Владимира с мечами, и на звезде последнего ясно читалось: «Польза, честь и слава».

На балу во дворце Веймар много танцевал. И главное — с красавицей цесаревной, осчастливевшей его двумя контр­дансами.

Затем отправились играть в карты к князю Голицыну. И после второго лабета, не слишком-то огорчившего доктора, выпивший шампанского Мезенцев шепнул про Кропотки­на: вот, дескать, даже среди таких фамилий встречаются от­щепенцы; да, славу Богу, есть у нас преданные престолу ра­бочие-ткачи, которые и донесли.

— Представьте себе, сей князь одержим идеей крестьянс­кого бунта в Поволжье. Оттуда думал идти со смутьянами на Москву. Хорош Рюрикович!

Сколько же раз доктор прятал в своей клинике попавшего под слежку Кропоткина! «Что делать? Следует предупредить Петра. Успеть бы.» — сославшись на приступ мигрени, за­торопился домой Веймар.

В последние дни Кропоткин, Кравчинский и Клеменц жили тревожно и нервно. Полиция разгромила рабочий кру­жок на Выборгской стороне, в марте арестовали целую груп­пу распропагандированных ткачей во главе со Степаном Кузовлевым; прихватили и бывшего студента Низовкина, который, выгораживая себя, выдал оставшихся на свободе.

Загадочные незнакомцы теперь бродили вокруг дома Кро­поткина, заходили к нему под невероятными предлогами. Один из них, назвавшись коммивояжером, хотел купить лес в его степном тамбовском имении, где деревьев-то было раз, два и обчелся. Князь потом увидел в окно, как коммивояжер вышел на Малую Морскую, махнул рукой; к нему прибли­зился сутуловатый человек в рабочей чуйке. Кропоткин вздрогнул: неужели ткач Кузовлев? Почему? Ведь он заарес­тован!

«Нет, оставаться здесь больше нельзя», — рвал князь бу­маги. Хорошо, что он уже выступил в Географическом обще­стве, и великий геолог Барбот де Марни тут же предложил ему место председателя отделения физической географии. Наивный старик: он верил, что главное для докладчика — новый взгляд на делювиальный период в рассеивании валу­нов по северной и средней России.

Но древний ледник разнес валуны только по северной и средней части. Идеи социализма и анархии нужно разнести по всей Империи.

Князь вскочил в дрожки. На Невском он оглянулся: пого­ни не было. У дома Веймара увидел доктора, торопливо садя­щегося в экипаж. Окликнул, но Веймар не услышал. И тут заметил, как по проспекту вскачь за ними несется другой извозчик. Сердце забилось, и не зря. Из догнавших дрожек высунулся все тот же ткач Кузовлев.

— Постой, Бородин! Подожди.— замахал руками.

«Кузовлев? Провокация? Или. А вдруг ткача только что

освободили и он спешит сказать что-то важное?» Князь при- казал остановиться. И напрасно, напрасно! Какой-то серо­ликий господинчик, сидевший рядом с ткачом, тут же очу­тился на подножке и закричал в ухо:

— Господин Бородин! Князь Кропоткин, вы арестованы! — И стал тыкать в лицо мятую бумагу с печатью городской по­лиции.

Боковым зрением князь заметил, как со всех сторон к ним бегут полицейские. «Как же их много на Невском!» — поду­мал почти равнодушно.

Хорошо, что уничтожил письмо от Войнаральского, обо­дряющее письмо — в Москве заведена тайная типография; теперь прокламации, брошюры можно печатать в России. Надо бы дать еще тираж тихомировской «Сказки о четырех братьях», да и «Пугачева» бы — ведь к ним князь тоже руку приложил.

«Как там Тихомиров, Синегуб? Интересно, отвезут в Литов­ский замок или в Петропавловку? В какой-нибудь равелин или редюит. Если в крепость, то значит, ближе к друзьям.»

Дрожки тронулись.

Он вспомнил про другой листок из письма Войнаральско­го: так, ничего особенного — без политики, с невинной при­ятельской болтовней. Лучше бы и от него избавиться — от греха подальше. Князь потихоньку смял бумагу в кармане и, выждав, когда серый господин отвернулся, бросил комок на мостовую.

— Ваше благородие! Господин Обухов! — привстал на зад­них дрожках ткач. — Они-с письмо замыслили выкинуть. Я поднял!

— Молодец, Кузовлев! — самодовольно бросил филер. — Предъявим прокурору. Целковый получишь.