– Эх, – вздохнул Романенко. – Вот всё-то, чуть что, Василь Васильич…
– Голубчик, так ведь как сказано: всякий, служи Богу и людям талантом своим! А у тебя талант – редкостный!
– Спасибо. Я, ежели у часовщиков часиков этих не выловлю, так дам своим агентам их описание, чтобы в лавках соответствующих глядели: может, всплывут где, – Василь Васильич поднялся: – А теперь разрешите откланяться, Николай Степанович. Мне на рассвете ещё на Бассейню сходить надо с дворниками потолковать, а уж скоро ночь.
– Добро, – кивнул Немировский. – Бог тебе в помощь, Василь Васильич! Ступай!
– Честь имею, – Романенко откланялся и вышел.
Николай Степанович убрал табакерку в карман и, внимательно взглянув на молодого коллегу, спросил:
– Вы в биксу играете, Пётр Андреевич?
– Играю немного…
– А не составите ли мне компанию сегодня? Я, знаете ли, весьма люблю после трудов праведных партию-другую на бильярде сыграть да рюмочку ликёрчику «Дюппель-Куммель» выпить… А вы как отдыхать предпочитаете? Потому что, если у вас другие планы…
– Признаться, у меня никаких планов нет и я с великой радостью… Правда, меня удивляет: ведь столько работы – до отдыха ли?
– Дорогой мой друг, послушайте отеческого совета: никогда не забывайте об отдыхе. Иначе надорвётесь. Знаете, что я более всего ценю в жизни? Гармонию. А нет гармонии, если вся жизнь состоит из одной работы. Знаете вы, отчего в последнее время преступников много стало? А я вам отвечу: гармонии всё меньше и меньше в мире становится. Всё – суета сует. Все всегда всюду спешат и ничегошеньки не успевают. Все друг друга во всём обскакать стараются. Где уж тут гармонии взяться? А, когда гармонии нет, так одно безобразие начинается. Вот, видели ли вы богомудрого жития старцев? Какой у них покой на лицах, какая гармония! То же и в душе! А оглядитесь кругом: какие лица! Дикие! Судорогою сведённые! Глаза горящие, безумные! Всё на них: злость, спешка, гордыня… Ад! В душах – ад. А, если в душах ад, так и на земле ад наступает. Вот, когда во всех душах такой ад будет, то и полетит наш мир в тартарары. Вы иногда посматривайте на себя в зеркало: не стало ли ваше лицо образцом разлада и распада? Надеюсь, не станет. И, чтобы не стало, запомните: всему своё время. И работе, и отдыху. И об отдыхе забывать нельзя. Иначе от работы глаз замылится, чувство притупится – и работа же и пострадает. Поэтому идёмте: выпьем по рюмочке, сыграем партейку и по домам, чтобы утром со свежими силами взяться за наше дело, – Николай Степанович с улыбкой похлопал Вигеля по плечу и вышел в коридор.
Следователь Немировский был, по собственному определению, человеком старого покроя. Службу он начал ещё в годы правления Императора Николая Павловича, о котором и поныне отзывался с большим уважением. Николай Степанович скоро обратил на себя внимание начальства, благодаря исключительным способностям, и молодому человеку была предложена должность в 5-м управлении. Однако, Немировский предпочёл политике криминалистику. Сам свой выбор он объяснял так:
– Политиков, равно как и политический сыск, может оценить только история. А я не хочу, чтобы меня оценивала история. Я хочу собственными глазами сегодня уже видеть пользу от своих трудов. Если я распутаю сложное дело и усажу на скамью подсудимых бандитов, которые при ином раскладе могли бы свершить новые преступления, то это несомненная, неоспаримая польза для общества, для конкретных людей, избавленных от посягательств преступников. Всё – очевидно. Всё – честно.
Николай Степанович среди коллег считался чудаком, эксцентриком. Он не имел ни малейшего честолюбия, получая удовольствие от делаемого дела, а не от званий и наград. Поэтому, несмотря на долгие годы безупречной службы, Немировский имел их весьма мало. Мешал продвижению по службе и характер следователя. Он никогда не отличался вольнодумством, будучи совершенным консерватором, но привык отстаивать свою точку зрения, не взирая на положение тех, перед кем приходилось отстаивать. Никогда и никто не мог заставить Николая Степановича «замять дело» по причине участия в нём родственника некой высокопоставленной особы. Немировский был из тех, кто нёс свою службу не ради продвижения, славы, материального благополучия, но во имя справедливости и из интереса, ревности к любимому делу, чисто юношескому и до сей поры азарту к нему.
И, дослужившись уже до чина статского советника, пожилой следователь оставался лёгким на подъём и открытым для всех. В нём не было ни капли снобизма, гордыни от сознания высокого положения и власти. Он совершенно с равным уважением разговаривал как с высокопоставленным сановником, так и с простым дворником. Причём с каждым – на его языке. Ничуть не лебезя перед начальством в абсолютном сознании собственного достоинства, ни капли не заносясь над самым мелким чиновником родного ведомства в совершенном уважении к его личности.