Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)

Этот надзор стремится к одной лишь цели, замыкания накрепко в тесные камеры преступников, частью закованных в кандалы, представляя им затем оставаться по целым дням почти без занятий, наедине с самим собою.

Отсюда — те гибельные последствия, которые ведут заключенных медленным путём к болезням, а нередко и преждевременной смерти. Из 13 человек политических преступников, поступивших в тюрьму в начале 1875 г., двое уже умерли, причём один предварительно сошёл с ума, а из наличного состава 11 заключённых двое обнаруживают несомненные признаки умопомешательства и 5, кроме того, страдают анемиею, предвестницей болезни грудной чахотки» (цит. по М. Детков. «Наказание в царской России»).

При таком подходе неудивительно, что сами политические узники предпочитали такой тюремной «защите» от уголовников отбывание наказания плечом к плечу с «урками». Это можно было считать за счастье.

Тот же Пётр Филиппович Якубович, активный член «Народной воли», был в 1887 году приговорён к смертной казни, заменённой восемнадцатью годами каторги. В 1890 году он переведён в Акатуй, где политические содержались вместе с уголовными! И начальству не было дела до того, чтобы одних «оборонять» от других. Впрочем, отношение уголовных каторжан к редким в то время «политикам» не было особенно агрессивным и такой «обороны» не требовало. Обороняться следовало порою от самих тюремщиков: так, в конце XIX века известие об изнасиловании политзаключённой Ольги Лобатович надзирателями Красноярской тюрьмы появилось даже в зарубежной печати…

Этот исторический экскурс необходим нам для того, чтобы вновь подчеркнуть преемственность большевистского режима в деле наказания политических противников. Разумеется, с учётом времени менялись методы и средства, но цель оставалась одной: подавление, устрашение, изощрённые издевательства и в конечном счёте — физическое уничтожение оппозиции.

Спору нет: в последнее десятилетие своего существования самодержавие пыталось осуществить некоторые либеральные преобразования в обществе, в том числе и смягчить режим для политических заключённых. Безусловно, тоталитарный социализм по подлости, дикости и жестокости своей не сравним с Россией времён Николая II. Конечно, Сталин и его холуи далеко обогнали своих предшественников. И всё-таки преемственность традиций ощущается слишком явно.

Но вернемся к сталинскому Гулагу. Итак, с одной стороны, всевластие здесь профессиональных преступников-рецидивистов основывалось на «тюремных традициях», идущих ещё от старорежимных «иванов». С другой стороны, «блатных» активно поддерживала администрация лагерей, видя в них противовес «политикам» и средство обуздания последних (количество которых день ото дня всё более росло). «Социально близкие» в глазах администрации и руководства ГУЛАГа представляли меньшее зло и опасность, нежели «враги народа».

Вскоре «воровские» группировки приобретают в лагерях громадное влияние и вес. К ним и к их лидерам всё чаще обращаются заключённые для разрешения своих конфликтов.

При этом следует иметь в виду, что настоящие, «авторитетные» «воры» избегали сотрудничества с начальством, не занимали руководящих должностей, не работали и жили исключительно за счёт других арестантов.

Бригадирские должности, впрочем, занимала «воровская пристяжь», снабжая «законников» всем необходимым. Кстати, если уголовник был не «коронован», то для него не считалось особенно зазорным и повкалывать. Разумеется, большинство из них не столько работали, сколько «заряжали туфту».

Политзаключённая Ольга Слиозберг вспоминает: