Великие Борджиа. Гении зла

Но еще более значимым фактором была французская артиллерия. У короля Карла имелось побольше сотни тяжелых орудий, сделанных куда лучше, чем старые, знакомые всем бомбарды. Перед их ядрами стены замков устоять не могли, и мелкие властители вроде Джованни Сфорца с его крепостью Пезаро, которые раньше могли годами удерживаться в своих стенах против осады даже многочисленного войска, вдруг разом оказались «нагими и беспомощными». И все они немедленно кинулись к французам на поклон.

В итальянской политике началась совершенно другая эра.

Четыре всадника Апокалипсиса

I

В шестой главе Откровения Иоанна Богослова, последней из книг Нового Завета, есть жуткий образ – четыре всадника, появляющиеся один за другим. Каждый раз, когда Агнец Божий снимает очередную печать с Книги Жизни, появляются всадники, и всего их четыре, и первый из них на белом коне, и конь говорит: «иди и смотри».

«…Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить…»

Второй всадник появляется на красном (рыжем) коне, и конь говорит: «иди и смотри», и «сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч…»

С третьим всадником, на этот раз на черном коне, тоже происходит нечто подобное, только в руках всадника не оружие, а весы, но хуже всего дело обстоит с четвертым, ибо мчится он на бледном коне, цвета трупа, и один-единственный из всех всадников имеет он имя, и зовут его Смерть, а дальше в тексте идет полуфраза, которую знают даже те, кто Нового Завета и в руки никогда не брал: «…и ад следовал за ним…»

Разные есть интерпретации этого темного текста, но, наверное, наиболее распространенной оказалась такая: всадники означают Мор, Войну, Голод и Смерть, и примерно в этом качестве четыре всадника Апокалипсиса, то есть Конца Света, изображены на гравюрах Альбрехта Дюрера, сделанных им в 1497–1498 годах. У него всадники скачут в ряд, и первый из них разит стрелами, а у второго в руках меч, у третьего – весы, по-видимому, олицетворяющие голод и нехватку, а четвертый – это и вовсе как бы скелет с бородой на до смерти заморенной кляче, и люди падают под их копытами, как скошенная трава.

Если бы гравюры были изготовлены года на четыре пораньше, то в 1494 году, осенью, в Италии оттиски с них расхватывали бы так, что не хватило бы материалов для работы печатных прессов. Собственно, близости к действительности тут особой не было – ни мор, ни голод покуда не случились, и война шла, в общем, без единого выстрела…

Но вот чувство дикого ужаса, охватившего всех, гравюры передавали очень точно. Так что когда Пьетро, наследник Лоренцо Медичи, срочно приехал в ставку короля Карла VIII и передал ему от имени Флоренции крепости на морском побережье, а также Пизу и Ливорно, он был вовсе не одинок. Пьетро надеялся отвести беду полной покорностью, но его действия вызвали в городе мятеж. Ему пришлось бежать чуть ли не в том, в чем он был, его правление рухнуло. Он сумел захватить с собой только некоторые драгоценности из отцовских коллекций, все остальное пришлось бросить. Его младший брат, юный кардинал Джованни Медичи, с которым мы уже знакомы, тоже был объявлен вне закона – тому, кто сумел бы убить его или изловить и доставить во Флоренцию, предлагалось две тысячи золотых. Он, однако, обнаружил редкое присутствие духа – не только сумел бежать, но еще и прихватил с собой некоторые любимые им книги из прославленной библиотеки Медичи. Все-таки профессора, которые по желанию Лоренцо Медичи столь упорно занимались с его сыном, посвятившим себя Церкви, старались не напрасно.

Джованни и в самом деле любил литературу.

II

Франческо Гвиччиардини был умнейшим человеком, да к тому же еще скептиком и рационалистом. В 1494-м ему было всего 11 лет, так что личных воспоминаний о «вторжении варваров в прекрасную Италию» у него особо не было – но и он в своей знаменитой впоследствии «Истории Италии» много писал о «жутких пророчествах и знамениях, предвещавших беду». Были тут и орлы, кружащие в небе, и силуэт всадника, явившийся в облаках, и странные рождения животных с какими-то жуткими дефектами вроде двухголовых ягнят, и даже статуи, покрытые потом, – в общем, полный набор атрибутов, позаимствованный из Светония или Тацита. Так сказать, дань литературной традиции, вполне понятная у такого высокообразованного человека, как Франческо Гвиччиардини[29].

Но тем, кто сам пережил вторжение, было не до литературы.