Великие духи Барабинской степи

— Ты…Слышь… Ты как со мной разговариваешь? — голос его постепенно повышался. — Указывать мне будешь? Ты? Мне? Да я тебя по стенке размажу!

Лёшка стоял, сжав кулаки. Его трясло, на глаза наворачивались слезы. Он чувствовал себя беспомощным. И боялся. Костян не блефовал — он и правда мог его размазать, одним ударом. Их весовые категории были несопоставимы.

И тогда Лешка побежал. Он знал, что грязная посула будет стоять на столе, с присохшими остатками еды. А Костя пойдет спать, или купаться. Нет, такого унижения Лёша больше не допустит! Он лучше перейдет в другую школу после этого, давно уже были такие мысли… Он побежал к Ирине Алексеевне. И нажаловался на Костика. Умолял, чтобы она заставила его помыть посуду, а лучше — отправила домой. Та слушала молча, и качала головой. Ох уж этот Костян!

Лёшка сделал паузу, видимо, обдумывая — говорить или нет.

— И еще… Он вас обманул, тогда с находкой… Это был просто клык, мы… То есть он… проделали дырочку, как будто это подвеска…

— Вот это новость! — сказала Ирина. — Такого у нас еще не было!

И они пошли в столовую, где довольный Костян уплетал пятый бутерброд с повидлом.

— Костик. Если ты не станешь мыть посуду и дежурить сегодня, как положено, можешь собирать вещи. Я отправлю тебя домой. Сегодня. А насчет подделки на раскопе, — она уже обращалась к ним обоим, — ребята, так нельзя… Вечером соберем совет и решим, что с вами делать.

Глаза Ирины Алексеевны улыбались. Она была очень добрым человеком.

***

Октябрина Осиповна так и не выходила из своей палатки. У нее был солидный запас хлеба, сухарей и печенья, что позволило им с Кирюшей не покидать палатку до самого обеда. Пусть все поймут, как сильно ее обидели! «Они решат, что я устроила голодовку», — подумала Октябрина, и хихикнула, откусывая десятую по счету печенюшку. Она отламывала маленькие кусочки и давала их грачу, который сидел у нее на руке.

Грачонка она подобрала в парке, когда тот был крошечным птенчиком. И с тех пор не расставалась с ним даже на день. Октябрина была одинокой женщиной. Взрослый сын уехал в Москву, звонил редко. С мужем они давно развелись. В ее жизни были только музей и Кирюша, названный так в честь Кирилла Лаврова, ее любимого актера.

Но сейчас сидеть вдвоем с молчаливой птицей было скучно. Хозяйка, будучи невероятной общительной от природы, решила научить грача разговаривать и понимать команды. Сегодняшний сеанс дрессировки был, несомненно, не первым. Но затянулся он дольше обычного, потому что Октябрина располагала временем.

— Кирюша, скажи: «Ма — ма!» — попросила Октябрина. Но тот был явно не настроен на учебу. Он вертел головой и скреб когтистой лапку руку хозяйки.

— Кирилл! — строгим голосом повторила она. — Скажи: «Ма — ма!».

Грач вдруг замахал крыльями и стал метаться по палатке.

***

Кирилл Елисеев шел за кепкой. На самом деле, это был лишь предлог. Надоел ему уже эти раскопки. Ничего интересного в том, чтобы выковыривать из земли осколки древней посуды, а еще хуже — мышиные кости, Киря не видел. Он скучал по собакам, по своему Гранту и кинологическому клубу. А еще Елисееву до чертиков надоел Брёма, с его занудством. Поэтому, Кирилл шел по лагерю не спеша, если не сказать, слишком медленно.

Он проходил мимо палатки Октябрины Осиповны, когда услышал ее голос:

— Киря, Кирюшечка, иди ко мне!

Елисеев оторопел. Чего ей надо? Голос Октябрины был приторно — сладким. Так иногда разговаривают с малышами. Кирилл поежился. Интересно, зачем он ей понадобился.

— Иди ко мне, мой хороший! Иди ко мне, мой сладкий! — что — то в голосе Октябрины напомнило ему бабушку Машу… Он вспомнил ее дачу, пирожки с ревенем.

«Не, ну когда так уговаривают, уже неприлично пройти мимо», — подумал Кирилл. И решился зайти. Полы палатки были открыты, но когда парень просунул голову внутрь, то уткнулся в марлевый полог, натянутый от комаров. Октябрина Осиповна гостей не ждала, и была одета лишь в бюстгальтер и панталоны. От неожиданного и вероломного вторжения она истошно завопила, и треснула Кириллу кулаком по макушке.

Паренек шарахнулся, и налетел на металлическую сборную стойку, которая служила каркасом палатки, которая тут же рухнула, от чего бабуля завопила еще громче: «Что вы делаете, ироды?». Дальше последовала отборная брань. Кирилл бежал на раскоп с вытаращенными, быстро моргающими глазами. Его лицо передергивало — нервный тик усилился. Бедный парень со стороны выглядел ужасно. Ребята на раскопе смотрели с изумлением на Кирилла, и слышали крик Октябрины Осиповны из лагеря.

— Кирилл, что случилось? — спросила Ирина Алексеевна, но тот ничего внятного сказать не мог. Тогда она пошла в лагерь.

Картина, которую она Ирина увидела, на долгие годы запечатлелась в ее памяти. Палатка Октябрины лежала на земле, из нее торчала взъерошенная красная голова пожилой женщины. Лицо ее было перекошено от гнева и ужаса. Счастливый грач летал по лагерю.

Октябрина Осиповна, то ругала напавших на нее нахалов и извращенцев. То вдруг ее голос становился ласковым, и она звала назад своего питомца: «Птичка моя, вернись!», при этом театрально смахивая невидимую слезу.