Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Итак, Сперанский, хоть и медленно, но все же начал подниматься на колесе Фортуны. Житейский опыт советует в таких случаях сидеть тихо и не привлекать к себе лишнего внимания: все и так совершится само собой. Но, кажется, Сперанский уже не может ждать. Он посылает письмо за письмом в Петербург, к Аракчееву, к графу Несельроде, к графу Кочубею. Последнему он пишет без околичностей: «В письмах к Его Величеству и особенно к графу Аракчееву (из Великополья) я просил суда, и решения. Все опасности сего поступка я принимал на свой страх, а неприятелям своим предоставлял все способы поправить ошибку самым благовидным образом. На случай одной крайности присовокуплял я и другое средство – службу. Из двух однако ж, именно выбрали худшее и меня ни оправданного, но осужденного послали оправдываться, и вместе управлять правыми. Один Бог сохранил меня от печальных предзнаменований, с коими появился я в губернии. По счастью – и единственно по счастью – добрый смысл дворянства и особенно старинная связь моя со Столыпиными мало-помалу рассеяли все предубеждения…. Обращаясь лично к себе, я прошу и желаю одной милости, а именно, чтобы сделали меня сенатором, а потом дали в общем и обычном порядке чистою отставку. После чего я побывал бы на месяц или на два в Петербурге, единственно для того, чтобы заявить, что я боле не ссыльный и что изгнание мое кончилось. В постепенном приближении к сей единственной неподвижной цели, которую одну я буду преследовать не только постоянно, но даже с несвойственным мне упрямством, я буду всегда полагать свою надежду на сильное Ваше содействие, по мере случаев и возможности, кои представиться к тому могут».

Кочубей ответил ему длинным письмом, по словам Корфа «целою книгою», в котором подробно рассказывал о своем заграничном путешествии и между прочим заметил: «Вы пишете о намерении Вашем искать увольнения, но если бы предложено было вам здесь место, неужели не согласились бы вы, вместо сената, посредством такого перехода восстановить себя в том положении, коего вы после ссылки вашей желаете?» Он советует Сперанскому составить записку «о недостатках в губернии», и приехать с нею в Петербург «на самое короткое время… чтобы вполне оправдаться».

И.Б. Пестель

Видимо, Сперанский втайне надеялся именно на такой ответ (вернее: именно на такой вопрос). Он приступил к составлению доклада об улучшении дел в губернии, но закончить его не успел. Хотел он просить и об отпуске в Петербург, но Аракчеев отсоветовал обращаться с этой просьбой к государю.

И вот в марте 1819 году от Александра поступило новое распоряжение: «Нашел я полезнейшим, облеча вас в звании генерал-губернатора, препоручив вам сделать осмотр сибирских губерний и существующего до сего времени управления в оных, в виде начальника и со всеми правами и властью, присваиваемыми званию генерал-губернатора. Исправя сею властию все то, что будет в возможности, облеча лица, предающиеся злоупотреблениями, предав кого нужно законному суждению, важнейшее занятие ваше должно быть: сообразить на месте полезнейшее устройство сего отдаленного края».

Предшественником Сперанского на этом посту был Иван Борисович Пестель, отец будущего декабриста, имел «губернаторский стаж» 12 лет. Жил в Петербурге, Сибирью правил «дистанционно» с помощью верного ему иркутского губернатора Н.И. Трескина. Сперанский, познакомившись с ним лично, описывал его так: «…наглый, смелый, неглупый», но «худо воспитан» и «хитер и лукав, как демон». Известный публицист Николай Греч писал о Трескине: «Сибирь стонала под жесточайшим игом. Пестель окружил себя злодеями и мошенниками: первым из них был Николай Иванович Трескин, гражданский губернатор иркутский. До сих пор живо в Сибири воспоминание о тех временах». Тем не менее Пестеля только уволили от должности и он продолжал жить в Петербурге, пытаясь выпутаться из финансовых затруднений. Трескин по материалам расследования, начатого Сперанским, также уволен со службы и предан суду Сената, лишен чинов и права въезда в столицы.

Н. И. Трескин

«Чем дальше опускаюсь я на дно Сибири, тем более нахожу зла, и зла почти нестерпимого», – писал Сперанский. Он объехал все губернские города, а кроме того посетил Омск, Верхнеудинск, Кяхту, Семипалатинск. Из Нерчинского завода он написал дочери: «Вчерашний день я провел в аду. Я видел своими глазами последнюю линию человеческого бедствия и терпения…».