Великие и неизвестные женщины Древней Руси

Григорий описал одно из чудес исцеления, свидетелем которого был сам. Все произошло 1 мая 1558 г. В храм, где находились мощи Евфросинии, принесли больного, который из-за расслабленности всех членов не мог двигаться. После того как он с горячей молитвой припал к раке святой, произошло чудо – он встал и даже прошелся по храму.[875]

Суздальское духовенство смогло добиться официальной канонизации Евфросинии только в сентябре 1576 г., когда на церковный собор была представлена вторая редакция ее «Жития», написанная епископом Варлаамом. В ней к тексту Григория была добавлена «Повесть о посмертных чудесах Евфросинии» и описано празднество в ее честь.[876]

Таким образом, исходя из анализа содержания «Жития Евфросинии Суздальской», написанного в середине ХVI в. монахом Григорием, можно сделать вывод о том, что старшая дочь Михаила Черниговского была местночтимой святой в течение нескольких веков, монахини Ризоположенского монастыря в устной форме передавали друг другу сведения о ее исключительной учености, всевозможных добродетелях, истовом служении Богу, дарах предвидения и исцеления, о прижизненных и посмертных чудесах. Поэтому, начиная с середины ХIII в., Ризоположенский монастырь являлся местом паломничества болящих и недужных. В середине ХVI в. в связи с деятельностью митрополита Макария по канонизации русских святых суздальское духовенство стало собирать сведения о Евфросинии и направило их в Москву. Поэтому уже в 1548 г. в Церковном уставе появилось имя суздальской святой под 25 сентября, хотя умерла она, согласно преданию, 27 сентября. В уставе, видимо, была зафиксирована дата ее пострижения в монастырь.

Вполне вероятно, что у составителя «Жития Евфросинии» монаха Григория было мало реальных фактов о жизненном пути святой. Поэтому ему пришлось заниматься домыслами, заимствовать некоторые сюжеты из житий других святых, в частности «Жития Евфросинии Полоцкой». Ряд фактов он взял из «Слова об убиении в орде Михаила Черниговского и боярина Федора» и некоторых других агиографических сочинений. При этом он не пользовался летописями, поэтому допускал ошибки в хронологии и плохо ориентировался в родственных связях Евфросинии и ее отца.

Понимая, что у суздальской святой мало реальных заслуг перед православной церковью (она не строила храмы, не основывала монастыри, не делала щедрых вкладов и т. д.), Григорий прославил ее выдающиеся личные качества: высокообразованность («всем философам философ»), умение говорить проповеди, великолепно петь, предсказывать всевозможные события, исцелять больных. Кроме того, он подробно описал ее исключительно благочестивый образ жизни, постоянное служение Богу, аскетизм в еде и одежде. Вполне вероятно, что все эти данные содержались в предании о Евфросинии.

Следует отметить, что суздальскую монахиню почитали не только представители местного духовенства, но и знатные постриженницы Покровского монастыря. Так первая жена великого князя Московского Василия III Соломония-Софья Сабурова вышила покров на раку святой (в то время та еще не была официально канонизирована). Он дошел до наших дней и хранится в местном музее, мощи Евфросинии также не пропали, хотя Ризоположенский монастырь был закрыт после Октябрьской революции. Они находятся в одной из действующих церквей Суздаля.

Второй дочерью черниговского князя Михаила Всеволодовича была Мария, или Марья, выданная замуж за ростовского князя Василька Константиновича. Достаточно долго имя этой княгини не интересовало исследователей. Первым обратил внимание на то, что Марья Михайловна, вероятно, принимала участие в создании жития ее отца, был Н. Серебрянский. В проложной редакции «Жития Михаила и Федора Черниговских «он обнаружил такие строки: «Вложи Бог в сердце благочестивыма и правоверными нашима князема, внукома его, Борису и Глебу, брату его, и матери их Марии и создаста церковь во имя его, и уставиша праздновати месяца сентября в 20 день». Он решил, что в этом тексте содержится прямое указание на участие княгини в литературной деятельности.[877]

Д. С. Лихачев, изучая летописные статьи середины ХIII в. в Лаврентьевской летописи, обнаружил в них следы Ростовского летописца, в котором настойчиво повторялось имя княгини Марьи, вдовы Василька Константиновича. Это обстоятельство натолкнуло его на мысль об участии ее в создании летописца.[878]