Во втором ряду пять женских фигур. Некоторые исследователи предположили, что первой была не Ингигерд-Ирина, а княгиня Ольга, с короной, надетой поверх платка и в плаще-корзино. Но другие искусствоведы с ними не согласились и решили, что в короне – жена Ярослава Мудрого, а рядом с ней ее четыре дочери. Старшая – в плаще-корзино и отороченной мехом шапочке, надетой поверх платка. Остальные – в наглухо застегнутых длинных одеждах и также в небольших шапочках поверх платков. Все они со свечами в руках и представлены как бы шествующими в одну сторону.[338]
С помощью рентгеновского излучения ученые установили, что у первой женской фигуры было зеленое платье, плащ цвета охры, красные сапожки с загнутыми носами, мех шапки коричневый. У второй фигуры платье цвета охры, плащ светло-серый, у третьей – платье светло-красное с ромбами, отделка – светло-серая.[339]
Исследователи данных фресок решили, что они не являлись безликой стилизацией, а отражали подлинные черты членов великокняжеской семьи. К тому же у всех была различная одежда и всевозможные атрибуты. Судя по портретам Ингигерд и ее дочерей, можно сделать вывод о том, что женщины в княжеской семье занимали равное положение с мужчинами. Все они богато и нарядно одеты, их лица открыты, поэтому прихожане храма могли любоваться их красотой. Несомненно, что понятия затворничества для женщин и девушек из знатных семей в то время не существовало.
О том, как развлекались в княжеских семьях, можно узнать из фресок внутри башен с винтовыми лестницами, ведущими на хоры. Их сюжеты интересны: сцены охоты на различных зверей, цирковые представления, выступления скоморохов, борьба ряженых, парадные выходы членов княжеского двора, ипподром, флора и фауна Руси и т. д. Фактически это светская живопись, дошедшая до нас из глубины веков. Хотя в ней прослеживается значительное византийское влияние, но есть и чисто местные черты, например изображение верховного славянского божества Ярила в виде солнца, ловчих птиц соколов, фантастических существ из фольклора и т. д.[340]
Все это говорит о том, что в семье Ярослава и Ингигерд любили всевозможные развлечения: охоту, выступления циркачей и скоморохов, лошадиные скачки, а также слушали сказки про древнеславянские божества и чудища.
Исследователи киевского Софийского собора без всяких сомнений сделали вывод о том, что он сооружался по княжескому заказу. На это указывали и просторные хоры, которые в Византии в это время уже отмирали, и фрески с изображением членов семьи великого князя, и фрески светского содержания в башнях.[341]
Естественно, что заказчиком был не один Ярослав Мудрый, но и его жена.К числу построек Ингигерд без всяких сомнений можно отнести Иринин монастырь в Киеве. Ведь он был основан в честь ее небесной покровительницы. Правда, у археологов нет четкого представления о том, какой из трех храмов, обнаруженных на территории Ярославова города, принадлежал именно ее монастырю. Все эти постройки были кирпичными и имели богатое внутреннее убранство: стены украшали яркие фрески, пол был из поливной плитки, крыша покрыта свинцовыми листами. Внутри каждого храма археологи откопали богатые захоронения, в том числе и женские. В одной из гробниц были обнаружены остатки шелковой одежды, украшенной золотыми ажурными бляшками. На голове умершей была лента с золототканым узором из парчи. Несомненно, она принадлежала к высшей киевской знати, может быть даже была княгиней.[342]
Но, как известно, Ингигерд не была похоронена в своем монастыре. Он просуществовал до нашествия Батыя, во время которого был разграблен и разрушен вместе с монастырем св. Георгия и третьим храмом.
При Ингигерд существенно расширились международные связи, и на Русь стали часто приезжать знатные иностранные гости. Так, в 1034 г. прибыли два венгерских принца Андрей и Леванте, дети герцога Ласло и неизвестной по имени русской княжны, возможно, одной из дочерей Владимира Святославича, захваченной в плен польским королем Болеславом I. Гостеприимством великокняжеской четы они пользовались до 1046 г. После этого Андрей женился на Анастасии Ярославне и отбыл на родину. Там он был провозглашен королем.[343]
Длительное пребывание на Руси отпрысков венгерского королевского дома свидетельствовало о том, что при дворе Ярослава и Ингигерд им было очень комфортно. Они не страдали ни от языкового барьера, ни от разницы в быту. Славянский язык был родным для всех (по матерям-славянкам). Сходной была, видимо, и повседневная жизнь европейской знати. Поэтому дочери Ингигерд без всяких опасений выходили замуж за иностранцев и навсегда покидали родину.