Великие художники: избранные жизнеописания

На третьей истории, что над первой, изображено Рождество Св. Иоанна, где подмечена следующая прекраснейшая подробность – в то время как Св. Елизавета возлежит на своем ложе и в то время как несколько соседок пришли навестить ее, а кормилица сидит возле ребенка, одна женщина с радостью приглашает этих женщин взглянуть на новость, совершившуюся с хозяйкой дома, несмотря на ее старость, и, наконец, еще одна очень красивая женщина по флорентинскому обычаю несет на голове сельские плоды и сосуды с вином.

Рядом, на четвертой истории, Захария, еще немой, поражен, но не смущен тем, что от него родился этот мальчик, и, в то время как его спрашивают об имени, пишет у себя на коленях, устремив взор на сына, которого держит на руках женщина, почтительно стоящая перед ним на коленях, и выводит пером на листе: «Нарекут его Иоанном», – к немалому удивлению многочисленных других фигур, которые словно сомневаются, правда это или нет.

Далее следует пятая, где Иоанн проповедует толпе, и в этой истории выражено внимание народа, слышащего нечто новое, и главным образом в лицах книжников, слушающих Иоанна, по определенным выражениям лиц которых видно, что они насмехаются над новым законом и, более того, ненавидят его; и тут же стоят и сидят мужчины и женщины разнообразной наружности.

На шестой мы видим крещение Св. Иоанном Христа, в благоговении которого художник выразил всю полноту веры, требуемую этим таинством; а чтобы показать всю силу его воздействия, он изобразил тут же многих, уже совсем раздетых и разутых в ожидании крещения, на чьих лицах запечатлелись и вера и желание, и среди них – одного, который снимает башмак и который – сама готовность.

На последней, то есть в арке около свода, – роскошный пир Ирода и танец Иродиады, с бесчисленными слугами, выполняющими в этой истории разнообразные обязанности, не говоря о величественности построенного в перспективе помещения, обнаруживающего доблесть Доменико, так же как и все вышеописанные его фрески.

Темперой он выполнил отдельно стоящий алтарный образ и другие фигуры в шести рамках, которые помимо Богоматери, восседающей в воздухе с сыном на руках и других, окружающих ее святых, помимо Св. Лаврентия и Св. Стефана, совсем живых, Св. Викентия и Св. Петра-мученика, только что не говорят. Образ этот из-за смерти Доменико частично оставался незавершенным; правда, многое он уже успел сделать, но не хватало только некоторых фигур с обратной стороны, где Воскресение Христово, и трех фигур в упомянутых рамках, и все это и закончили после него Бенедетто и Давид, его братья. Капелла эта почиталась произведением прекраснейшим, величественным, стройным и нарядным за живость красок, за мастерство и чистоту их наложения на стену и за то, что почти ничего не переписывалось посуху, не говоря уже о выдумке и композиции. И действительно, Доменико заслуживает величайшей похвалы в любом отношении, и главным образом за живость лиц, которые, будучи написаны с натуры, представляют для потомков живейшие образы многих знаменитых лиц¹³.

И для того же Джованни Торнабуони он расписал в Кассо Макерелли, его вилле, недалеко от города, капеллу на реке Терцолле, полуразрушенную ныне из-за близости реки; хотя много лет и простояла она без крыши, омываемая дождями и палимая солнцем, все же сохранилась так, будто была под крышей; вот чего стоит работа фреской, если работать хорошо и с толком и не переписывать посуху. Он написал также во дворце Синьории, в той зале, где находятся чудесные часы Лоренцо делла Вольпайя, много фигур флорентинских святых с великолепнейшими архитектурными украшениями¹⁴.

И такова была его любовь к работе и к тому, чтобы угодить каждому, что он велел своим подмастерьям принимать любой заказ, с которым приходили в мастерскую, говоря, что пускай это даже будут гирлянды для женских корзинок и что, если они не захотят их делать, он будет расписывать их сам, так, чтобы никто не уходил из его мастерской недовольным. Очень ему докучали домашние заботы, и потому он возложил все художественные обязательства на своего брата Давида, говоря ему: «Предоставь работу мне, а ты хлопочи, ибо теперь, когда я начал понимать толк в этом искусстве, мне жалко, что я не получал заказа расписать историями сплошь все стены, опоясывающие город Флоренцию», – обнаруживая этим непреклоннейшую волю и решительность в каждом своем действии.