И вот Джованни, которому хотелось, чтобы Доменико его увековечил, принялся за это дело и, испробовав различные пути, в конце концов обещал Риччи, что возьмет на себя все расходы, вознаградит их в какой-то степени и поместит их герб на самом видном и почетном месте, какое только было в этой капелле. На этом они и сошлись, и, когда был составлен договор со строгим соблюдением условий, изложенных выше, Джованни заказал Доменико эту работу с теми же историями, что были изображены там и раньше; и цена была установлена в одну тысячу двести больших золотых дукатов, а в том случае, если работа понравится, – на двести дукатов больше.
И вот Доменико приступил к работе и без единой передышки закончил ее в четыре года. Это произошло в 1485 году, к величайшему удовлетворению и удовольствию Джованни, который, признавая, что требования его исполнены, и сознаваясь откровенно, что Доменико заработал двести дукатов лишку, попросил сделать ему поблажку и удовлетвориться первоначальной платой. И Доменико, ценивший славу и честь больше богатства, тотчас же уступил ему всю надбавку, заявив, что ему гораздо дороже удовлетворить заказчика, чем полностью всё получить. Тут же Джованни заказал два больших герба из камня, один Торнаквинчи, другой Торнабуони, чтобы их поместить на столбах снаружи перед этой капеллой, а в арке другие гербы названного семейства, разделившегося на несколько фамилий с несколькими гербами; а именно, помимо двух названных, – гербы Джакипотти, Пополески, Маработтини и Кардинали. А когда после этого Доменико написал алтарный образ в золотой раме, то для полноты впечатления он распорядился под одной из арок поставить великолепнейший табернакль для Св. Даров, на фронтоне которого сделал щиток в четверть локтя с гербом названных патронов, то есть Риччи. Но, когда открыли капеллу, тут-то и началось, так как Риччи с большим шумом стали разыскивать свой герб и в конце концов, не обнаружив его, отправились в правление Восьми, потрясая договором. На это Торнабуони стали доказывать, что герб помещен на самом видном и почетном месте, и, хотя те кричали, что его не видно, им было заявлено, что они неправы и что, поскольку герб находится на столь почетном месте – подле Св. Даров, – они должны быть довольны. На этом магистрат и порешил, и герб остался там, где мы его и поныне видим. Если же кому-нибудь покажется, что все это не имеет отношения к жизнеописанию, которое мы пишем, пусть не досадует, ибо это и так уже было на кончике моего пера и послужит хотя бы для доказательства того, как бедность становится жертвой богатства и как богатство, сочетаясь с предусмотрительностью, достигает, не опорочив своих целей, всего, что оно только захочет.
Возвратимся, однако, к прекрасным творениям Доменико: прежде всего в капелле этой, на своде ее находятся четыре евангелиста больше натуральной величины, а на оконной стене – истории из жития Св. Доминика и Св. Петра-мученика, а также Св. Иоанн в пустыне, а над окнами – Богоматерь, благовествуемая ангелом со многочисленными коленопреклоненными святыми – покровителями Флоренции; у ног же ее изображены с натуры Джованни Торнабуони по правую руку и жена его по левую, которые, как говорят, очень похожи. На правой стене – семь историй из жизни Богоматери, распределенные так: шесть внизу, заполняющие своими прямоугольниками целиком всю стену, последняя же наверху, шириной в две нижние истории, занимает всю арку свода; а налево столько же историй из жития Св. Иоанна Крестителя12
.На первой истории правой стены изображено, как Иоаким изгоняется из храма; на лице его выражено терпение, на других же лицах – презрение и ненависть, питавшиеся иудеями к тем, кто приходил в храм, будучи бездетным. На этой истории, с той стороны, что ближе к окну, четыре человека написаны с натуры, из которых один, а именно старый, безбородый, в красном капюшоне – Алессо Бальдовинетти, учитель Доменико в живописи и мозаике; другой – с длинными волосами, подбоченившийся одной рукой, в голубом камзоле под красным плащом – сам Доменико, автор работы, написавший сам себя в зеркало; а тот, у кого черная грива и толстые губы, – Бастьяно из Сан Джиминьяно, его ученик и зять, тот же, что повернулся спиной, с беретом на голове, – Давид Гирландайо, живописец, его брат; все они, как говорят их знавшие, действительно очень похожи и совсем как живые.