Великие любовницы

Не только своим безупречным телом могла похвастаться Мария Антуанетта. Она и внешне «была более чем красива, была обольстительна»^[10], как написал историк того времени, не замечающий ни ее слишком большого и выпуклого лба, ни выпяченной толстой нижней губы, что являлось характерным признаком всех Габсбургов, передаваемым из поколения в поколение, и всецело покоренный ее белоснежным личиком и нежным румянцем на щеках. Людовику XV тоже очень нравилась невестка, и он не прочь был целовать ее в розовые губки и щечки даже без малейшего повода, приятности ради.

А вот собственный супруг на ласки скор не был. В королевском алькове он тут же засыпал, не обращая внимания на прелестную жену, а когда во время своего свадебного ужина «насел» на жареную дичь, поскольку вообще пожрать, пардон, покушать, слишком любил, и Людовик XV сделал ему замечание, что не стоит так наедаться перед брачной ночью, искренне удивился: «Почему? Я же всегда хорошо сплю после обильной еды». Ну что за тюфяк, извините за выражение!

Вообще, конечно, справедливости ради, надо сказать, что все короли очень любили, мягко говоря, покушать. Но у Людовика XVI, особенно после его любимой охоты, был такой аппетит, что Гаргантюа перед ним ребенок. Вот какую любопытную запись мы прочли в Версальской хронике за июнь 1787 года: «Король пришел с охоты и спросил, что на завтрак. Ему сказали, что курица фаршированная и котлеты. Он воскликнул: „О, этого мало!“ — и приказал подать яйца в соусе и съел за завтраком: четыре котлеты, целую курицу, шесть яиц в соусе и один кусочек ветчины».

В своем регулярно ведущемся дневнике король записывает без лишних комментариев, сколько дичи или птиц он в данный день убил, и его дневник выглядит, как бухгалтерский отчет — одни цифры. Историку Михаилу Касвинову, негодующему по поводу убогости записей царевича Алексея, фиксирующего только самые бытовые дела типа: «Купил на Невском перочинный ножичек» и, по-видимому, ожидавшего от одиннадцатилетнего мальчика глубокого анализа политической обстановки России, показать бы дневник французского короля Людовика XVI. Запись царевича Алексея ему бы показалась Одиссеей.

Король не танцует, не любит балов, азартных игр, зато с упоением вбивает гвозди в стены и помогает столярам в их работе, а также очень любит укладывать паркет. От этой черной работы руки у него всегда грязные, Мария Антуанетта презрительно называет его чернорабочим, да он и внешне-то не больно как мужчина соблазнителен. И вот как его описывает «свидетель» дворцовой жизни того времени в 1788 году Баррер: «Король ростом около пяти футов, сложением неуклюж, и массивен, и с виду гораздо здоровее, чем можно было предположить по бледному лицу. Глаза у него голубые, без малейшего выражения. Смеялся грубым смехом, граничащим с идиотизмом. Движения неловки, производит впечатление дурно воспитанного толстяка. У него страсть к ружейной охоте. Был жаден и любил выпить»^[11].

Еще кто-то будет записывать в свой дневник, какие отвратительные манеры у этого короля, как он, не прибегая к вилке, рвет, как зверь, мясо руками и жадно «вгрызается в его мякоть». Еще третий заметит, какая у него старческая шаркающая походка, но объективнее всех выразился, как нам кажется, о Людовике XVI родной брат Марии Антуанетты австрийский король Иосиф II: «Это слабый, но неглупый человек, у него трезвые рассуждения, большие знания, но характеризуется он апатией тела и ума»^[12].

Вот-вот, в самую «точку» попал умный Иосиф II. Именно апатия и нерешительность — главные черты характера Людовика XVI. Они-то и привели его к беде, а не умение остроумно выражаться, как нам суггестивно толкует Ги де Мопассан: «Если бы у Людовика XVI хватило остроумия сочинить каламбур, он, пожалуй, спас бы монархию. Кто знает, острое словцо, быть может, избавило бы его от гильотины».