Великие любовницы

Наконец-то как-то с грехом пополам между туалетом и желудочными коликами акушер родившегося ребенка — сына — у императрицы принял, но она сама в глубоком обмороке от перенесенных мучений лежит. Наполеон III, узнав об этом историческом событии, вскочил с канапе и ринулся к кровати жены, но по дороге зацепил носком ботинка за край ковра и упал, на этот раз в обморок от ушиба головы. Уже двое в обмороке лежат — Наполеон и его жена. Потом все-таки их в чувство привели, и вот он уже сидит у кровати супруги, в умилении ручку ей целуя, и она томно спрашивает: «Ну как, девочка?» — и ужасается. «Нет», — отвечает император. «Значит, мальчик?» — радуется императрица. А император, плохо соображая от ушиба готовы, отвечает: «Нет». «О боже, да кто же тогда?» — испуганно спрашивает императрица. Не зверушка же? Помните, как у Пушкина: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку». И пока Евгения дозналась, что родился сын-наследник, сколько волнений она испытала!

История не очень распространяется на тему, были ли роды Евгении публичные или же, учитывая прогресс времени, уже, почитай, на дворе девятнадцатый век, ей позволили интимно рожать, потому как в таком деле, как рождение ребенка, интимность нужна. Об этом потом врачи вслух начали говорить. Каждому зверьку, даже самому маленькому, своя норка нужна, а тут выставили на публичное обозрение лоно королевы, а все из-за боязни, что не дай бог не королевского происхождения отпрыск в монаршью династию затешется. Ну, скажем, бесплодной королева ходит, трон хиреет, и чтобы общественное мнение успокоить и до особых волнений не доводить, возьмут и сунут в постель рожающей королевы какого-нибудь новорожденного сынка крестьянской молочницы и во всеуслышание объявляют его наследником.

До сих пор то тут, то там появляются печатные сплетни о рождении Кенигундой, женой короля Иосифа II, мистифицированного ребеночка. Она, не рожавшая ни разу в течение долгого времени, возмущала народ. За государство ему, народу, было обидно, наследника на троне нет, пора королеве в монастырь грехи свои бесплодные замаливать. Как вдруг глядь, с брюхом королева ходит. И растет он у нее «не по дням, а по часам». Что ни неделя, то больше, как ему и полагается. Потом окажется, что она подкладывала разные подушечки, увеличивая их объем. Пришло, значит, время родов. Народ с подоконника глазеет, ну там торговки базарные, все честь по чести, все как полагается, министры у ложа королевы топчутся, ее предродовые схватки своим топтанием сопровождая. Врач на какое-то совсем короткое время закрыл простынкой обнаженное тело королевы и провозгласил: «Сын!» «Ура», — закричал народ и чуть ли не качать королеву собрался, заулыбались министры, заскрипели перья писцов, историческое событие в дворцовые книги записывая, забегали дипломаты, в свои страны великую новость миру сообщая. А потом оказалось, что ребеночек-то… не того, не рожденный, а подсунутый! И как это возможно при публичных-то родах? Интересно, дорогой читатель! А вот и возможно, и не только «голь на выдумку хитра», короли тоже ох как на нее горазды! В обыкновенную грелку, обычно наполненную тлеющими углями для разогрева королевской постели, положили новорожденного младенца мужского пола, и фокус проще пареной репы оказался. В соответствующий момент дорого подкупленный врач, подобно цирковому иллюзионисту Кио, накрыл простынкой королеву и через мгновение вместо тихого кролика вытащил кричащего младенца. Но поскольку, дорогой читатель, эти неприятные для королевской чести слухи просочились в народ, заставив историков безрезультатно столетиями докапываться до истины, во избежание подобных недоразумений, было приказано королевам во время родов простынками не прикрываться.

Австралийская королева Констанция мировой рекорд в публичных родах побила. А если бы в то время существовали рекорды Гиннеса на разные чудачества, то и тут бы она пальму первенства взяла. Она, в возрасте пятидесяти двух лет, вздумала рожать публично, на огромной площади. Конечно, согласитесь, дорогой читатель, что возраст и для нашего времени почтенный, и для родов никак не подходящий, а раньше, когда во времена Бальзака тридцатипятилетняя женщина уже старухой считалась, и вовсе невозможный. И королева Констанция, во избежание исторических недоумений, а также чтобы ни у одного нищего, ни у одного бродяги сомнений в законном происхождении сыночка не осталось, приказала близ Палермо на огромном поле выстроить павильон, поставить посередине кровать, и народ с таким же вниманием, как чернь на бои гладиаторов во времена Нерона, наблюдал за всеми гинекологическими перипетиями родов.