Простить бы мудрому королю ошибки своей жены, сейчас ведь не изменяет, ноги мужу покорно моет, все его не совсем естественные сексуальные прихоти удовлетворяет — жить можно! И такие мысли приходили в голову короля, дорогой читатель! И все бы благополучно кончилось, если бы не дотошный характер короля: ему надо непременно правду узнать — а не изменяла ли Катерина ему теперь, когда уже королевой стала? Она в слезы и господом богом клянется, что нет. Раньше да, раньше Фрэнсис Дерехэм при всех ее женой называл, но после замужества она уже никаких вольностей с ним не позволяла. «Не позволяла вольностей? А почему тайно его у себя в спальне принимала, когда король с министрами занят был?» — спрашивает дотошная комиссия.
Король жене не поверил, а больше поверил своим логическим выводам и показаниям свидетелей. Катерина взяла себе в секретари Фрэнсиса Дерехэма, часто обменивалась с ним любовными взглядами, которые несколько раз случайно поймал король, но не придал этому значения. Нередко бывший любовник часто пребывал в комнате Катерины один с нею на один, а леди Рокшфор (она была женой родного брата Анны Болейн) стояла на страже. Зачем, собственно, стоять на страже, если секретарь с королевой государственные дела обсуждают? На страже надо стоять тогда, когда «государственные дела» на любовное свидание смахивают. Логично? Потом талисманы какие-то нашлись, которыми любовники обменялись. Зачем секретарю с королевой обмениваться талисманами, если их ничего, кроме государственных дел, не связывает? Логично? Словом, дорогой читатель, из суммы этой «логики» король правильный для себя вывод сделал: трахалась его жена с Дерехэмом и до своего замужества, и после него. Но не выставлять же на смех Европе вторично свеженькие рога напоказ? Пусть лучше они несколько потускнев будут, так сказать, иконной патиной покрыты, все меньше стыда. И Европе было объявлено: Катерина Говард за введение короля в заблуждение относительно своей невинности лишается головы путем ее отсечения топором. Всех ее бывших и настоящих любовников по традиционной уже дороженьке, расчищенной Анной Болейн, сначала в Тауэр, в тюрьму, потом под пытки, конечно, а потом на плаху. Музыканту Куппетру плаха не полагается, еще чего, много чести — не дворянин, а как мы уже знаем по примеру музыканта Анны Болейн — полагается ему виселица. И его благополучно повесили. Перед тем, как дворянам головы отрубить, их надо на власянице поволочь, а это значит, что их привяжут на какой-то доске к коню и потащат через весь город, немного охраняя от ударов камней разъяренной толпы. Ну а если какой камень там и попадет в лоб или глаз — не беда, одной раной больше, одной меньше. Их сейчас и так четвертовать будут, а это, сами знаете, сколько ран! И вот когда им руки и ноги отрубят, тогда только очередь до головы придет. Потом отрубленные головы положат на Лондонском мосту на всеобщее обозрение и в назидание будущим прелюбодеям — не блудите!