Сегодняшний «частнособственнический социализм» разворачивается на дне какого-то иного котлована. Хотя платоновский «Котлован» вечен.
Его просто стали меньше читать. А ведь если бы больше читали, то наверняка приняли бы на свой счет. И то, как в прошлом «приучали бессменных детей к труду и пользе», и то, как «однообразная, несбывающаяся музыка уносилась ветром в природу через приовражную пустошь…»
На свой счет следует принять нам сегодня и многие другие пластические описания мастера.
Вот добирается Макар до Москвы, чтобы там с «настоящим пролетариатом» встретиться, а то в деревне у него был «пролетарский недостаток», но попадает в «институт психопатов», где кормят его, ибо меньше больной, но больше голодный. Вот Вощев, в чем-то сокровенном похожий на Макара и размышляющий о «плане общей жизни», видит в конце безлюдной дороги такую картину:
«Дальше город прекращался – там была лишь пивная для отходников и низкооплачиваемых категорий, стоявшая, как учреждение, без всякого двора, а за пивной возвышался глиняный бугор, и старое дерево росло на нем одно среди светлой погоды».
А «как своими пустыми руками сделать самоход»? Тоже не выйдет без сердца. И без того, о чем чем-то сокровенно похожий на Макара Вощев, герой «Котлована», сказал:
«Без думы люди действуют бессмысленно!»
Описания приключений души человеческой повсюду у Платонова: в пустыне, в океане, в городе, в деревне, на «родине электричества»… На железнодорожных путях сообщений они представляются беспримерными и, может быть, ведущими в его творчестве. Спорно? Спорно. А что не спорно в этом «прекрасном и яростном мире»? Все, всегда, постоянно. Лишь сокровенный паровозный механик Пухов в период войны красноармейцев с белогвардейцами почти бесспорно не сомневался:
«Вот это дело, – думал он, – вот она, большевистская война, нечего тут яйца высиживать!»
С сильнейшей страстью и редким художественным мужеством изображены у Платонова самые непредвзятые и таинственные участники войны – дети. И в Гражданскую, и в Великую Отечественную – главную и самую трагическую части Второй мировой.
«Дети, должно быть, выспались днем, когда артиллерия на этом участке фронта работала мало, а ночью жили и играли нормально… Мальчик лет семи рыл совком землю, готовя маленькую могилу. Около него уже было небольшое кладбище – четыре креста из щепок стояли в изголовье могильных холмиков, а он рыл пятую могилу.
– Ты теперь большую рой! – приказала ему сестра. Она была постарше брата, лет девяти-десяти, и разумней его. – Я тебе говорю: большую нужно, братскую, у меня покойников много, народ помирает, а ты одна рабочая сила, ты не успеешь рыть…»
Наблюдаем ли и мы нечто похожее сегодня? Наблюдаем ли и мы эту игру детей в смерть?
Самые зоркие – наблюдают, но кто же интересуется тем, что получается в результате их безжалостных к самим себе человеческих усилий?
Об этом страшном «наблюдении» и ничтожно малой возможности что-либо как-либо изменить и говорят в один голос самые лучшие и сердечные люди нашего времени.
С великой силой тревожился об этом и Платонов как один из самых сердечных людей своего времени, способный в результате «страшных усилий души грубого художника постигнуть тонкость мира». Во всей его трагической биографии видны грозные отблески его страшного времени, когда в самом начале приходилось не только писать рассказы, но и сражаться за мелиорацию и бороться за внедрение новейшей машины в темную жизнь. А время, как известно, было революционное, и множество народу грубая и стихийная сила потянула из отечественного монархизма в светлый несбыточный коммунизм. Теперь мы знаем, что всеобщего коммунизма не получилось: один только военный для всех и изобильно-распределительный для избранных. А тогда громадные массы этого еще не знали. Они непрестанно верили, что сразу после братоубийственной Гражданской войны откроется для всех прямая, честная и светлая дорога к общему счастью. Для этого, правда, придется тяжко и постоянно работать и непрерывно погибать, чтобы на такую дорогу выйти. Это будет по-настоящему «железный путь» в полном соответствии с пролетарской идеологией журнала Культпросветотдела Юго-восточных железных дорог, в котором Платонов разместил свое признание:
«Мы… недаром выбрали свое название: „Железный путь“ не потому, что обслуживаем железный путь советских железных дорог. Нет. Мы потому еще „Железный путь“, что путь к социализму, путь к земному царству устлан терниями жестче железа. Мы – „Железный путь“ к счастью и свободе всего мира, всего человечества».
В эту тяжкую фантастическую работу и погрузился будущий гениальный писатель в 1918 году, в возрасте девятнадцати лет.